1.
2.
3.
25 апреля 2007 года.
читать дальше***
Если бы еще месяц назад мне сказали, что за поддержкой, помощью, утешением (называйте, как хотите) я поеду к этому человеку, я бы просто расхохотался от неправдоподобности такого предположения. Но времена меняются. Гути живет совсем недалеко от меня. Забавно – жили почти рядом, а никогда не общались, если не считать «общением» наши столкновения на поле во время дерби. Как может повернуться жизнь…забавно.
Сам не знаю точно, зачем именно еду к Хосе, но, тем не менее, паркую машину на дороге возле его дома.
Звонок в дверь раздаётся совершенно неожиданно. Уже довольно поздно, мы никого сегодня не ждём. Аранча с Заирой в обнимку на диване изучают модный журнал, а мы с Айтором сидим за обеденным столом и рисуем. Точнее, рисует Айтор, а я лишь молча наблюдаю. Помочь ему я ничем не могу, потому как совершенно лишён художественного дара. А изображённая им гроздь винограда уже висит сбоку на стене в деревянной раме.
Услышав трель, Аранча смотрит на меня через всю комнату. Её взгляды я умею расшифровывать без слов, так же, как и она мои. Отрываться от глянца им неохота, а я, вроде бы, ничем не занят. Улыбаюсь ей и иду в холл, по пути гадая, кого там принесло.
На вымощенной плиткой площадке за дверями стоит Торрес.
- Фернандо? Неожиданно…, - собираюсь выдать какую-нибудь ядовитую реплику, но его вид останавливает меня скорее всяких слов.
На нём буквально нет лица. Лихорадочный румянец на как-то странно запавших щеках, волосы в таком беспорядке, будто он их рвал всю дорогу до моего дома, а глаза злые и растерянные одновременно. Похожие глаза бывают у загнанных в угол собак, которые кусаться не любят, но и другого выхода не видят.
Открываю дверь шире и делаю шаг назад.
- Входи.
Он растерянно проходит в дом и неуверенно оглядывается. Неужели думал, что я обматерю его на пороге и дверь захлопну? Направляюсь к входу в кабинет справа под лестницей, Фернандо следует за мной. Шаги у него напряжённые и почти деревянные. Готов поспорить, что и внутри он, как натянутая струна. О чём можно разговаривать в подобном состоянии? К счастью, у меня на кухне есть надёжное средство для освобождения мозгов и расслабления нервов.
- Устраивайся здесь. Я сейчас приду.
На кухне сливаю остатки крепкого и ещё не остывшего кофе в чашку и щедро плещу туда же коньяка. Кровь от этого напитка побежит быстрее, а мышцы расслабятся, даже если их хозяин и не хочет. То, что нужно.
Аранча наблюдает за моими манипуляциями и наконец спрашивает:
- Кто пришёл, сердце моё?
Люблю, когда она так меня называет. Всякий раз, когда в наших отношениях наступает белая полоса, я превращаюсь в её сердце, а она – в моё солнце. Кем мы становимся во время чёрной полосы, лучше не вспоминать. У моей жены язык ещё более ядовитый, чем у меня.
- Фернандо Торрес.
- Эль Ниньо? – удивляется она. – С каких пор вы друзья?
- Мы и не друзья. Пока. Но, наверно, станем.
- Думаешь задобрить его кофе?
Беру чашку в руку, по пути целую её и произношу в губы:
- Уложишь детей?
- Куда же я денусь, когда ты так просишь, - томно улыбается Аранча.
В кабинете Фернандо сидит в широком и глубоком кресле возле столика, на котором сложены мои книги, и бездумно смотрит в противоположную стену. Хороший выбор, я тоже всегда сажусь именно в это кресло. Буквально вставляю ему в ладонь чашку и сверлю глазами, пока он не начинает пить. Пока передвигаю второе кресло, чтобы устроиться напротив него, он успевает сделать несколько больших глотков.
Сдержанно вздыхаю: ну кто же настолько неуважительно относится к благородному напитку? Никакого понимания ситуации и лоска в тебе, Фернандо. А ещё капитан! Тем не менее, вижу, что поза его меняется, он будто расплывается по креслу, карие глаза теплеют. Забирает его довольно быстро, наверно, совсем редко выпивает парень. Ладно, до дома сможет и пешком добраться.
Дождавшись подходящего момента, произношу:
- А теперь, рассказывай. Что случилось?
Я слабо представляю, что буду делать и говорить, когда Хосе откроет дверь. Если откроет. И вообще, не очень-то тактично с моей стороны заявляться в дом к почти незнакомому человеку, с которым мы не то что не друзья, но даже не приятели. А у него, наверное, сейчас тихий семейный ужин или что-то в этом духе. Только собираюсь снять палец с дверного звонка, уже пожалев о своем решении, как тяжелая дверь распахивается. Гути явно не ожидал моего позднего визита.
- Фернандо? Неожиданно… - И тут же осекается. Что он собирался сказать? Подозреваю, что какую-то очередную колкость, в его духе. Хотя, честно говоря, мне наплевать. Больше яда, чем в меня сегодня влили Сересо с Агирре, добавить уже невозможно. Все будет отскакивать, как от глухой бетонной стены.
Гути приглашает войти, мы идем к лестнице, под которой виднеется дверь комнаты. Позднее я даже не смогу вспомнить, какой же у него дом, или хотя бы та его часть, через которую мы проходили.
Комната – это, по всей видимости, его кабинет. Оставляет меня одного, а сам выходит. Во мне все еще бурлят и клокочут ярость на пару с обидой и раздражением. И желание сделать кому-то больно, вот прямо сейчас. А еще хорошо бы смахнуть со стола эту стопку книг, а потом пройтись и по мебели. В голове всплывает фраза, которую я однажды случайно о себе услышал из уст нашего тренера. Это было после какого-то очередного провального матча в исполнении «Атлетико». Все тогда были расстроены сильнее обычного, может, еще день сам по себе такой сложился, магнитные бури… Но когда в раздевалке Манише что-то пробурчал про то, что я вовремя не отдал ему пас, а потом растранжирил несколько моментов, на меня что-то нашло, как и тогда, во время дерби. Я бы впечатал его в железный шкафчик и сказал все, что думаю о нем, но Манише спас Франко, который буквально своей грудью закрыл «амбразуру» и оттиснул меня в противоположный конец комнаты, где потом чуть ли не веером меня обмахивал, заставляя успокоиться. А под конец этой сцены в раздевалку вошел Агирре, который все видел и слышал. Чуть позже я вспомнил, что оставил в раздевалке мобильный, поэтому пришлось возвращаться. Но когда подошел к чуть приоткрытой двери комнаты, то отчетливо услышал слова тренера: «Он милый мальчик. Но разнесет здесь все в щепки к чертям собачьим, если ты еще раз скажешь ему нечто подобное». Нетрудно было догадаться, к кому он обращался. Да…милый мальчик…
Опускаюсь в большое кожаное кресло и крепко стискиваю пальцы. Глазами в стене пытаюсь прожечь дыру, как лазерным резаком в фильмах. Ну и что я буду говорить Гути, когда он вернется? Раз уж заявился, придется объяснить. И осознаю, что лучшего собеседника в данной ситуации мне не найти. Я точно знаю, что Хосе Мария все поймет правильно и даже, возможно, отыщет нужные слова, которые мне так сейчас необходимы. А может, просто напиться?
Не слышу, весь погруженный в свои размышления, как хозяин дома возвращается. Глаза уже болят от напряжения, ведь я по-прежнему испепеляю ими стену красивого бежевого оттенка. Моргаю, только когда мне с силой впихивают в руки чашку с чем-то горячим. Гути ждет. Делаю несколько глотков. Кофе с коньяком. Отлично. То, что доктор прописал. Можно было и без кофе.
Алкоголь мигом делает свое «черное» дело (хотя сейчас это не так уж и плохо) – интерьер кабинета начинает слегка двоиться, так же, как и севший передо мной в другое кресло, хозяин дома. Коньяк уже во всех кровеносных сосудах, он смешивается с кровью и дарит ощущение, в моем случае, благодатного опустошения. Будто из шарика потихоньку выпускают воздух. Да, Хосе, ты знаешь, что и когда надо делать.
- А теперь, рассказывай! Что случилось? - Насущный вопрос возвращает меня на бренную землю из коньячного пока еще не дурмана, но легкой мутности.
- Мне перекрыли кислород. – Так и есть, только мне перекрыли его не сегодня вечером, а гораздо раньше. – Не отпустили в «Ливерпуль».
Его ответ меня откровенно озадачивает. Что угодно мог ожидать: что ему надоели неуспехи команды, что дома проблемы, да даже, что он подумывает о «Барсе», - но Английская Премьер-Лига… Как-то это слишком далеко от нас сейчас. Рука тянется к письменному столу позади меня, на котором лежит открытая пачка и зажигалка. Закуриваю, выпуская дым вверх. Когда нужна пауза, нет ничего лучше, чем пару раз затянуться.
Ставлю себе на колено пепельницу, смотрю на Фернандо, продолжающего пить кофе, и по-хозяйски откинувшись в кресле, уточняю:
- А ты действительно хочешь уйти из «Атлетико»? Или это детская обида на то, что не купили красивую игрушку?
Хосе курит. Хосе курит? И почему меня это совершенно не удивляет…
И что это еще за фраза - «…не купили красивую игрушку»? Пришел, называется, за советом!
С громким стуком ставлю чашку на столик. Смотрю на Гути с такой злостью и отчаянием, что, кажется, будь он из стекла, непременно разлетелся бы вдребезги.
- Ладно, зря я пришел, видимо. Спасибо за кофе.
Поднимаюсь на слегка нетвердых ногах с кресла, хочу сейчас же покинуть этот дом, где, по всей видимости, не найду того, что искал.
Он дёргается как от удара, секунду смотрит мне прямо в глаза и встаёт с оскорблённым видом, резко ставя чашку на столик.
- Ладно, зря я пришел, видимо. Спасибо за кофе, - зло отвечает Торрес и направляется к выходу.
Чашка опрокидывается, коричневая жидкость растекается по поверхности и забирается в книги. Наблюдаю за этим, чувствуя, что внутри зарождается раздражение. Ах ты маленькая сволочь! Это мой любимый экземпляр Киплинга. Бросаю холодным тоном:
- Фернандо, стой!
Он замирает на полушаге, но не оборачивается.
- Если ты надеялся, что с тобой начнут сюсюкаться и вытирать сопли, ты перепутал адрес, - старательно выговариваю каждое слово, хочу впечатать их в его мозг раз и навсегда. – Я готов выслушать, но только взрослого человека. Тебе не надоело быть Ребёнком? Если надоело, сядь.
Торрес ещё какое-то время стоит на месте. Представляю, какая буря у него сейчас в душе. Вся горячность требует повыше задрать подбородок и уйти, хлопнув дверью на прощание. А сознание шепчет, что так ведут себя только неоперившиеся юнцы. Ничего, иногда надо сломать себя, засунуть гонор подальше. Это и есть взросление. Давай же, Фернандо, возвращайся в кресло, не разочаровывай меня.
Ах ты черт! Еще один нашел дитятко несмышленое! Почему всем так хочется меня учить?!! До скрипа стискиваю зубы и сжимаю кулаки. Но вместе с этим всплеском ярости приходит и некое удивление. Удивление тем, что кто-то говорит со мной прямо, резко, жестко, как берет за шкирку и ставит лицом к лицу с реальностью. С реальностью, где я все-таки капитан команды, где мне уже 23, а детство давно закончилось. Раньше реальность сама приходила ко мне в виде разных жизненных ситуаций, и тоже прикладывала лицом об стол, больно прикладывала. Но из чьих-то уст, от того, от кого ждешь помощи, она еще не вылетала.
Как там, кнут и пряник, да? Он знал. Он точно знал, что сейчас нужен кнут. И он абсолютно прав. Черт, это непросто сделать. Всего лишь одно нехитрое движение – развернуться и покорно вернуться в кресло, послушать, что скажет Гути. Но оно стоит неимоверных душевных усилий. Надо переломить свою гордость, надо выкинуть свою детскость. Вижу себя со стороны, и делается смешно и даже стыдно. Действительно, как маленький…А еще хочу, чтобы со мной обращались по-взрослому.
Делаю шаг спиной – такой простой, но такой трудный одновременно – разворачиваюсь и опускаюсь на прежнее место в кресле. Коричневая лужа от пролитого мной кофе испортила книгу… Стыдно.
Устало потираю переносицу. Голова опущена, глаза закрыты. Не то чтобы я боялся посмотреть на Гути, просто так лучше, так удобнее.
- Я не знаю, чего хочу, Хосе… - Первый раз называю его по имени. – Обида? Да, обида. Что не сказали сегодня об этом звонке с предложением! Как с младенцем, понимаешь?! Все за меня сами решили! На кой тогда давали мне капитанскую повязку? – Последние пару предложений я произношу, уже глядя с отчаянием и злостью на Гути.
Он ничего не говорит, лишь усмехается, делает очередную затяжку и кивает, приглашая меня рассказать подробней. И я продолжаю:
- Знаешь, когда я сегодня совершенно случайно узнал, что утром звонили из «Ливерпуля» с предложением о моем приобретении, во мне что-то ёкнуло. Прежде всего не потому, что не сказали, а именно сам факт их звонка… На этот раз не могу с уверенностью заявить, что отказал бы им…
- Почему? – требовательно спрашивает Гути. – Что произошло? Что изменилось?
- «Атлетико» изменилось. Я изменился. Хочешь честно? Вот тут уже все! – Провожу ребром ладони по шее. Красноречивей не придумаешь.
- Да? – озадаченно поднимает бровь. – А как же преданность клубу? Закончилась? Мне казалось, ты всю свою футбольную жизнь твердил, что хочешь выиграть с «Атлетико».
- Я и сейчас хочу. Вот такой парадокс. Люблю клуб, хочу выиграть Ла Лигу с ним. Но устал. И не вижу конца затянувшимся неудачам…Может, без меня им будет лучше? – Спрашиваю то ли Гути, то ли себя самого, то ли кого-то невидимого.
Он тяжело вздыхает между двумя затяжками и непривычно тихим и даже грустным голосом отвечает:
- Это вряд ли. Ты хочешь уйти? Действительно хочешь? Сейчас это будет выглядеть как бегство, Фернандо. Как измена. Куда бы ты ни пошёл. Ты думаешь о клубе, о том, будет ли им лучше без тебя, - отрицательный жест рукой. – Подумай лучше, кем ты станешь для своих болельщиков. Ты готов принять на себя их отношение к себе после твоего ухода?
- Я думал об этом. – Морщусь, будто съел лимон. – Скорей всего, они меня не простят. Но это все…- развожу руками – пока только мысли, предположения. Я ведь все еще здесь, с «Атлетико». Просто мысли… - Задумчиво произношу и одновременно протягиваю руку к залитой кофе книге. Страницы уже съежились и разбухли. – Прости за это. – Киваю на издание Киплинга.
Гути смотрит на книгу, затем на меня и выдает, раздавив недокуренную сигарету в пепельнице:
- Знаешь, в чём твоя проблема, Фернандо? Ты слишком много думаешь о других, о чужом комфорте, и слишком мало о себе. Ты стараешься всегда быть хорошим воспитанным мальчиком, - молниеносная открытая улыбка: - Про матчи не говорю, там ты можешь и засветить, и проораться. А в остальное время ты слишком правильный. Ты можешь сейчас, положив руку на сердце, честно сказать, что знаешь себя до конца и ведёшь себя так, как этого хочется тебе?
Второй вопрос Гути сбивает меня с толку. А потом я понимаю, что он будто хочет меня проверить. У меня нет желания его обидеть, но раз уж у нас сегодня все по-честному:
- Ну не все такие, как ты, Хосе.
- Да, к сожалению, - кивает он. В его лице нет ни скромности, ни зазнайства, только твёрдая уверенность в себе. – Я не утверждаю, что идеален. Просто мне кажется, что, разбивая лоб о стену, на которой написано «Атлетико», ты уже давно исполняешь чью-то чужую мечту. Долг – долгом, это всё хорошо и замечательно. Но у тебя же есть и свои собственные желания, и ты можешь не успеть их осуществить. Поверь мне, десятилетие пролетит очень быстро. Где ты хочешь быть в 33 года? Кем ты хочешь быть? И что тебе нужно сделать для того, чтобы достичь своей мечты? Сейчас ты не ответишь, просто подумай на досуге. И когда найдёшь ответы, тогда всё станет предельно ясно. Главное помни об одном: это твоя жизнь, одна единственная, не надо класть её на чужой алтарь. И всё, что ты делаешь, ты делаешь в первую очередь для себя.
Мы молчим где-то минуту. Я не отвечаю, он больше не задает вопросов. Он все знает и все понимает. Хорошо понимает. Еще одна капля в чашу терпения. В ней практически нет места. Но еще трепыхается надежда.
- Знаю. Я не могу пока сдаться. Еще не сейчас. Когда-нибудь, наверное, такой день придет. Но не сегодня.
Продолжение в комментариях