Для себя полезное
Дмитрий Громов: Дело в том, что в сети, и вообще среди писательско-фэнских масс бытует такое мнение, что учиться писать не нужно. У тебя есть идея, мысль, сюжет и так далее, ты садишься и пишешь, и все классно, ничему учиться не надо. Ну потом, может быть, опечатки надо поправить. И то не обязательно. Почему-то любому профессионалу в области искусства учиться надо. Архитектору – нужно, художнику – нужно, музыканту, композитору – нужно. А писателю – не нужно. Такое вот странное мнение. Мы до сих пор не понимаем, откуда оно взялось.
Олег Ладыженский: Любой писатель-фантаст – как гасконец. Он с детства академик. Музыкант знает, что надо учиться гармонии, ритму, композиции, звукоизвлечению, сольфеджио. Скульптор знает, актер, режиссер – кто угодно. Только писатель уверен: учиться не надо. Зачем? Сел и написал, и это очень хорошо!
Дмитрий Громов: В школе русскому языку выучили? И хватит.
Олег Ладыженский: Это получается как у бандерлогов Киплинга, которые – самый умный народ в джунглях, потому что мы сами все так говорим. И когда озвучиваешь самые простенькие вещи про верное словоупотребление или основы композиции, то на тебя смотрят умными глазами и говорят: «Зачем? Я хочу нарушать критерии!» А ты их знаешь, чтобы нарушать? «А зачем?»
...
Дмитрий Громов: Сейчас принято отстаивать позицию, что настоящему фантасту стиль, язык, литературность – они, в общем-то, ни к чему. У фантастики якобы другие задачи: главное – фантастическое допущение…
Дмитрий Громов: Главное – сюжет, мир и так далее…
Олег Ладыженский: Если вы тоже так считаете, вы зря сюда приехали. Мы убеждены, что такая позиция – спасательный круг для агрессивной бездарности. «Литературность фантастике не нужна, язык фантастике не нужен, стилистика фантастике не нужна…»
...
Дмитрий Громов: Писатель способен выглянуть из окна во двор, посмотреть, что там происходит – бабушки сидят, собака пробежала, пьяный или трезвый дворник подметает… И написать об этом рассказ. Придумать сюжет, ввести кого-то из увиденных за окном людей в качестве персонажа, придумать для него микроисторию, а может, взять ее с натуры. Кто-то с кем-то поругался… Написать бытовой реалистический рассказ, который будет интересен. Это – писательское мастерство. Не прячась за фантастическое допущение, «боевиковую» интригу с погоней и стрельбой, антураж нового мира и так далее – то, что увидел, то и написать. Если рассказ хорош, если он построен сюжетно и цепляет эмоционально, значит, это – настоящий писатель. Если человек может работать, только прячась в декорациях, используя что-то экстраординарное, чтобы заинтересовать читателя, а по-другому заинтересовать не умеет, это – профнепригодность.
...
Дмитрий Громов: Мы, как наивные люди, предполагали, что на семинар пришлют тексты, которые были относительно давно написаны. А писать роман или большую повесть «к семинару» – это, с нашей точки зрения, нонсенс. Это – внешний стимул. Вот семинар, я к нему напишу роман. Что за стимул: написать роман к семинару, конкурсу, проекту? Для нас это по меньшей мере странно. Мы совершенно точно знаем, что у многих людей есть неопубликованные тексты, которые написаны сами по себе. Человека что-то волновало, что-то наболело, он написал повесть или роман.
...
Олег Ладыженский: Поскольку здесь существует три правды, с которыми можно подойти к произведению: правда литературоведа, правда читателя (она же – правда критика) и правда писателя. Чем они отличаются?
Правда литературоведа – это правда холодного анализа. Литературовед бесстрастен. Он препарирует.
Правда читателя – это правда личного впечатления, равно как и правда критика.
Правда писателя – это правда работника. Он знает, какими инструментами надо воспользоваться, чтобы достичь того или иного результата.
Это – три разные правды. Поэтому, когда писатель со своей правдой начинает спорить с правдой читателя, он выглядит крайне глупо. Они говорят о разных вещах. Один говорит о своем впечатлении, а другой говорит: «Да, но я же использовал стамеску для этого!». Ну и что? Впечатления-то нет. Может, ты замечательно использовал стамеску, а у него не возникло впечатления. Не коррелирует одно с другим. С другой стороны, может, у читателя именно сегодня голова болела… Наша, писательская, правда – какими инструментами мы пользуемся, какие цели ставим и какого результата достигаем какими способами.
...
Дмитрий Громов: Любой зритель или читатель, пока он говорит «понравилось – не понравилось», «впечатлило – не впечатлило», «как здорово» или «какая дрянь» — он полностью в своем праве и неуязвим. Это – его личное читательское впечатление, и что ты ему в ответ ни возражай, будешь выглядеть дураком. Ты наизнанку выворачивался, все чувства и мысли вкладывал, а ему не понравилось! Не попало в резонанс! Или ты плохо постарался, или это не его вещь по складу характера и ума… Тут возразить нечего. Но как только зритель или читатель начинает пытаться разобрать пружины, рассказывать, почему не понравилось: слишком мало экшена, слишком занудно, к примеру, или наоборот – сплошная беготня, никаких мыслей… Здесь вот язык корявый, тут фразы не в духе… Он сразу переходит в категорию критика — плохого, хорошего, профессионального, любительского, но критика. И здесь с ним можно спорить, можно приводить контраргументы, уличать его в том, что он передергивает, ни черта не понял, а в книге открытым текстом написано вот так, а ты не прочитал или непонятно как интерпретировал… Забрался в область профессионалов-критиков? — дерись как все. Взялся аргументировать – получи в ответ сто двадцать восемь аргументов на свою голову. Тут он становится уязвим. А пока высказывает свое личное мнение и не пытается его объективно подтвердить – он неуязвим.
...
Олег Ладыженский: В свое время Гессе в эссе «О читателях книг» вывел три типа читателя. Безусловно, это – не чистые типы, но… Первый тип читателя читает книгу, отдыхая, развлекаясь, получая удовольствие, следя и переживая, плача и смеясь. Но он никак это не ассоциирует со своей жизнью. Его жизнь – отдельно. А история мушкетеров – отдельно. Это – выдумка, а это – его жизнь. Он развлекся или поплакал, получил удовольствие. Но — выдумка.
Второй тип читателя на основе текста выстраивает личный ассоциативный ряд. Читает «Трех мушкетеров», но это связано с его жизнью, он уже думает: «честь, совесть, предательство, любовь»… От книги это читатель «танцует» к своему жизненному опыту. Они взаимосвязаны. Читатель понимает, что книга – это повод для разговора. О нем самом.
Третий тип читателя – это профессионал. Читатель, который видит, какими инструментами пользуется автор и какого результата с помощью их достигает. Это – самый узкий круг читателя, но он тоже есть.
Идеальный автор, гений, — обращается ко всем трем слоям.
...
Олег Ладыженский: Когда люди начинают обсуждать композицию, они, как правило, говорят: «экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация, развязка». Что такое экспозиция? Это показ сил конфликта до конфликта. Конфликта еще не произошло. Завязка – это первое событие конфликта, его зерно. Дальше начинается развитие действия, которое сводится к тому, что конфликт начинает идти по нарастающей. Многие не понимают или пропускают развитие действия, они от завязки мысленно летят к кульминации. А развитие действия должно подготовить кульминацию, иначе кульминация сломает спину романа, у которого не будет хребта. Кульминация – это высший пик проявления конфликта, развязка – последствия конфликта.
Вот эта проблема с развитием действия четко подвешивает ряду авторов середину текста. Когда мы начинаем бегать и приключаться, а конфликт не развивается.
...
Дмитрий Громов: Что ценно в любом литературном произведении, кроме всего прочего? Это – авторская индивидуальность, неповторимый авторский стиль, авторское видение мира, присутствие автора в самом тексте, его отношение к тексту.
...
Олег Ладыженский: Все знают теорию Станиславского. А что у него было штук пять теорий — об этом нам забывают рассказать. Знают главную, где надо правильно чувствовать, и тогда будет правильное поведение у актера на сцене. От нее Константин Сергеевич в конце жизни отказался. Не то чтобы совсем, но в большой мере. Почему? Начали все с такой силой чувствовать и неестественно вести себя на сцене, что было непонятно, что с этим делать. Все чувствуют, переживают и ничего не делают. А зритель должен что-то видеть, слышать… И Константин Сергеевич к концу жизни пришел к теории физических действий: если ты – российский чиновник девятнадцатого века, от тебя ушла жена, и ты подумываешь, застрелиться тебе или нет, к примеру, то ты должен брать чашку с чаем таким образом, чтобы это все было понятно. Ты должен причесываться у зеркала таким образом, чтобы мы все понимали, что ты хочешь застрелиться. Не думать о том, «не застрелиться ли мне?», и не читать монолог на эту тему на три минуты, а так причесываться, так застегивать пуговицы мундира, так разговаривать о погоде с бабушкой Асей, так садиться на стул… Ряд мелких физических действий.
Дмитрий Громов: Дрожь пальцев или подергивание века скажут больше, чем длинный абзац про то, как он переживает.
...
Олег Ладыженский: Страстная любовь к наречиям. Берем буквально подряд: «охранник брезгливо скривился», «супруга заинтересованно подалась вперед», «вежливо улыбнулась», «Влад сочувственно покачал головой», «укоризненно покачал головой», «проникновенно начал Павел». Дальше надоело, мы перестали выписывать. Решается это элементарно: вместо «укоризненно» пишется «с укоризной». Вместо «заинтересованно» – «с интересом посмотрел». Не каждый раз, но через раз. И сразу вы разнообразите текст. Это – простой прием, но он работает.