Они не любят. Часть III. Маруан

[principessa-sen]

Часть первая, часть вторая.

Название: Свет
Персонажи: Томаш Росицки, Маруан Шамах и ещё один, про которого кто-то поймёт всё сам.
Рейтинг: Хм. Пусть будет PG-13
Disclaim: Всё бред
A/N: Автор просит прощения за всё. Автор в кризисе. Автор ангстовик.

Томаш не любит одиночества, ни своего, ни чужого. Увидев нахохлившегося и задумчиво-печально оглядывающегося Шамаха на тротуаре возле дома Тео, он предложил подвезти его без раздумий. Хотя и не по пути, и далеко, и вообще есть на свете такси, но уж слишком одиноко смотрелась его фигура в холодном свете уличного фонаря. Томаш не стал включать радио, надеясь, что Маруан хотя бы из вежливости развлечёт его беседой, но не тут-то было. Марокканец уставился в окно и замолчал, точнее, так и не произнёс ни слова.
Терпения хватило минут на двадцать. Тишина в салоне превратилась в тяжеленную надгробную плиту, а Томаш успел перебрать все возможные причины для сосредоточенного выражения лица своего соседа.
- Ты как, нормально? – устав терзаться сомнениями, спрашивает Том.
- Que? – не успевает переключиться на английский Шамах, но взгляд всё-таки переводит. Отсутствующий, нездешний, нехороший взгляд.
- Тебе плохо, может быть? Лишнего выпил?
- А, нет, нормально, - у него забавный акцент, но смеяться совсем не тянет, тянет припарковаться и хорошенько тряхнуть его, выбить раз и навсегда трагичность, поселившуюся в уголках губ и глаз.
Опять отворачивается, но не погружается обратно в безмолвие, а будто нехотя продолжает:
- Давно не пил, два с половиной года, наверное.
Не сдержавшись, Томаш присвистывает:
- Что так? Религиозное?
- Нет, отвернуло однажды. После первого раза.
Улицы относительно свободны поздним вечером, почти ночью, но не отвлечёшься. Дорога усыпляет, чередуя темноту и яркие столбы электрического света, приходится следить за ней, а она гипнотизирует вспышками встречных фар, светофоров, реклам. Шамах говорит медленно, и прежде чем доходит понимание, о каком первом разе он упомянул, Томаш уже словно раздваивается, проваливается одной своей половинкой в другой мир.
Комната в тумане, звуки где-то вдалеке, а в следующий момент - прямо под черепной коробкой, горечь на языке, воздух пахнет сладостью. Не хочется ничего, только упасть и спать несколько суток подряд. Тело не слушается, превращается в пустотелую медузу. Чьи-то руки стягивают одежду. Весьма кстати, самому всё равно не справиться, а спать в джинсах и майке неудобно. Кровать принимает в объятия, лоб утыкается в подушку, веки закрываются моментально.
Ну что ещё? За помощь спасибо. Ты знаешь, где выход, бывал здесь сотни раз.
Жарко. Тяжело. Какое неподъёмное одеяло, тонну весит. Зачем одеяло летом? Голову невозможно оторвать от подушки, будто держит кто. Дикая боль разрывает неожиданно, отрезвляет мозг. Действительно держат, сверху навалилось вовсе не одеяло, а разгорячённое, липкое от пота тело. Сознание безжалостно фиксирует чужое ритмичное сопение над ухом, голос, требующий не зажиматься, и огромный, почти каменный штырь, раз за разом вгоняемый между ягодиц. От боли сводит ноги, желудок подпрыгивает к горлу, в голове буквально звенит, и хочется умереть прямо сейчас, пусть дальше насилует труп. Сознание запоминает, а силы не желают возвращаться, их не хватает даже на крик, получается только щенячий скулёж.
- Чёрт, - выдавливает из себя Томаш. – Кто это был?
- Друг, - хмыкает Маруан, и посмотреть на него сейчас отчего-то невозможно, хотя машина уже припарковалась возле дома, - лучший друг.
- Сволочь…
- Да. И я теперь такая же точно сволочь.
В машине темно, разглядеть Шамаха не получается, как не напрягай глаза.
- Не верю! Не можешь ты быть таким.
- Могу, - в голосе усмешка, отдающая горечью. – Какая разница, поимеют тебя в душу или в задницу? Второе пережить проще.
- Маруан…
Трудно подобрать слова, когда не знаешь, о чём говорит собеседник.
- Зайдёшь? Терпеть не могу одиночества по вечерам.
Томаш кивает, оставляет машину и идёт в дом, переваривая услышанные откровения. Всегда смущённый и зажатый марокканец, к которому тянуло – защитить, утешить, приободрить, внезапно воспринимается ровесником, взрослым и с совсем не детскими шрамами в памяти. К такому Маруану Том оказался совершенно не готов. Как с ним разговаривать? Банальное «всё будет хорошо» подходит для почти ещё детей вроде Джека, который сегодня будет плакать горькими слезами, а завтра снова шутить. Они могут поверить. Всего несколько лет плюсом, и человек уже знает, что совсем не всё и далеко не всегда бывает хорошо. Любовь заканчивается, друзья предают, мечты оказываются холодной реальностью.
Пиликанье мобильника, возвещающее о смс, настигает их почти в прихожей. Томаш останавливается на пороге тёмной гостиной, оборачивается и видит, как столбенеет Шамах с телефоном в руке, и на лице его появляется нечто шальное и обреченное одновременно.
- Включи, пожалуйста, свет, - отстранённо просит Маруан.
Пока Том шарит ладонью по стене в поисках выключателя, марокканец подходит к нему почти вплотную.
- Помнишь, что ты сказал во время матча с «Астон Виллой»? – шепот принуждает нервно кивнуть и замереть.
Стройное тело в объятиях, пьяная радость забитого гола, запах газона и самого Шамаха. «Хочу тебя», - вырывается само собой. Томаш надеялся, он не услышал за шумом трибун.
Его руки уверенно берутся за застёжку на джинсах, пальцы Тома от неожиданности дёргаются на обнаруженной клавише, свет вспыхивает, затопляя пространство вокруг, болезненно обнажая эмоции, затолканные глубоко внутрь.
Желание. Тоска. Одиночество. Отчаяние.
Маруан опускается на колени.


Название: Тихий
Персонажи: Маруан Шамах, Джек Уилшер
Рейтинг: PG-13
Disclaim: Всё бред
A/N: Огромное спасибо  la_nina за её One spring evening
Не буду перечислять фики, продолжением которых является этот. У меня уже давно собственная вселенная, и если что-то непонятно, прочитайте предыдущие.

Маруан не любит упрёков. На самом деле он не любит очень многое. Он терпеть не может одиночества и нелюбви в свою сторону, его раздражают собственные волосы, которые начинают неприлично кудрявиться, едва отрастут, и свой же акцент, который совершенно неистребим. За два года с Гуркюффом Маруан усвоил, насколько он капризен, и привык давить недостатки, но упрёки выводили из себя по-прежнему. Даже малейший намёк на укор в интонации или взгляде вызывал желание взорваться, наорать и больше никогда не встречаться с укоряющим. Но куда денешься от человека, ставшего символом вины, если он же – самая большая любовь?
Весенний дождь продолжает шуметь за окном, размеренно и убаюкивающе. Часы над огромным телевизором тикают, отсчитывая минутной стрелкой третий час тишины и одиночества. Пустые чашечки из-под чая миниатюрной стеклянной армией штурмуют поднос. Маруан сидит в углу большого дивана полутёмной гостиной, перебирает последний год жизни по поступкам и физически чувствует – следующий шаг делать ему, пусть даже навстречу ненавистным упрёкам. Телефон призывно подмигивает модным блестящим боком, и смысла тянуть больше нет. Уже сделано достаточно.
Вместо живого голоса включается автоответчик. Естественно, неправильный до мозга костей Шамах может не спать ночами, а Гуркюфф отправляется в кровать по режиму и позаботится о собственном покое.
- Йоанн, - тихо произносит Маруан в трубку, - если ты не перезвонишь мне завтра, буду считать, что между нами нет больше никаких отношений.
Вот и всё. Так просто. И планета не сорвалась с орбиты, не случилось землетрясения, даже гром не грянул, только стрелка равнодушно щёлкнула в очередной раз. Ещё одна минута сорвалась в никуда. Может, самый простой выход был самым правильным.
Спящий в соседней комнате Джек сказал этим вечером: «Как у тебя неуютно». Раньше Маруан не смотрел на квартиру с такой точки зрения. Чисто, красиво, стильно, удобно - и достаточно. Но ведь англичанин прав: у него не дом, а гостиница, пусть и дорогая, хорошо оформленная. Без души, без личных мелочей, оставшихся во Франции. Временное пристанище, которое и не хочется обживать.
- Ты спать не пойдёшь?
Заспанный и взлохмаченный Уилшер стоит в дверях. Ребёнок, на самом деле совсем ребёнок с телом взрослого. Если бы его родители знали где и как он проводит время, Маруан продолжал бы свои философствования в тюрьме.
- Ты вроде бы сам сказал, что одного раза было достаточно, - усмехается Шамах.
- Ты вроде бы сам попросил меня остаться до утра, - напоминает Джек.
Дерзкий ребёнок, разучившийся стесняться, а может, никогда и не умевший. Хозяин встаёт и начинает составлять посуду на поднос.
- Завтра приберёшься, - прерывает его Уилшер. – Пойдём.
Настырный и упрямый. Улыбка сама просится наружу, и Маруан оставляет чашки, идёт следом за Джеком. Ещё одно сомнительное решение на весах, которыми Йоанн будет измерять его проступки. Если ему позволят быть судией.
В спальне Уилшер садится на кровать и выжидательно наблюдает за раздевающимся марокканцем. Не замирает, не смотрит с интересом или желанием, а именно ждёт, как на обследовании у клубного врача. Становится уж совсем смешно. Упрямый, дерзкий, а боится совершенно по-детски.
- Пододвинься, - просит Маруан и забирается под одеяло на освободившейся половине кровати.
Несколько секунд Джек удивлённо хлопает глазами, и Шамах не выдерживает:
- Что? Ты же меня спать позвал. Спокойной ночи.
- Маруан! – возмущается Уилшер, не находя слов.
- Ладно-ладно, не кричи, - улыбается марокканец и приподнимает одеяло рядом с собой. – Иди сюда.
Минут пять они лежат, обнявшись, и молчат, Маруан в очередной раз за вечер перебирает короткий ёршик волос у него на макушке и даёт возможность уснуть или сделать вид, что уснул, отступить. Но англичанин не желает сдаваться, открывает абсолютно спокойные глаза и тянется за поцелуем. Мягкие ласки, долгие и осторожные, ведь марокканец прекрасно помнит – второй раз ничуть не проще, чем первый, а до безудержных безумств с громкими криками нужно дойти. Всё может быть, но не сейчас. Сейчас медленно, расслабленно, с шепотом, поцелуями и паузами. Так, как хочется ему, самоуверенному, но ранимому ребёнку, исходящему беззвучным удовольствием в опытных руках. Он и кончает тихо, вздрагивая и едва слышно постанывая.
- Ты ведь добрый, - наивно бормочет Джек, и Маруан вспоминает оставленных наедине с новой проблемой Самира и Тео. – Почему ты так сделал в прошлый раз? Почему не позвонил?
Вопрос, не нуждающийся в ответе, слишком похож на укор, но Шамах проглатывает его, снова прижимает англичанина к себе. Придётся привыкнуть - когда утром зазвонит телефон, предстоит выслушать гораздо больше. В том, что телефон зазвонит, он не сомневается, уплывая в сон почти безмятежно.
Но телефон молчит утром и весь день, и следующее за ним воскресенье тоже. Снова стрелки на часах в неуютной гостиной отсчитывают бессмысленные минуты.
А утром в понедельник тишину разрывает звонок.
Звонок в дверь.