Вспомнилось

[principessa-sen]

Disclaim: Всё авторские выдумки. Ничего такого не происходило, а упомянутые люди... Ну, они тут как бы не при чём.

чисто для себя

Венская ночь плывёт за окном в темпе движения планеты. Дыхание тает на стекле, девушка даже не успевает что-либо написать на исчезающем запотевшем пятнышке. Спокойно и тихо. Невозможно поверить, что несколько часов назад вокруг неё плескалось море «Эрнст-Хаппеля», а она кусала губы, хлопала в ладоши и едва не сорвала голос после завершающего пенальти. Любые эмоции, будь они хоть того ярче и сильнее, испаряются, выцветают со временем и становятся похожи на красивую старую фотографию: вроде бы и правда, но больше похоже на придуманную историю.
- Ты почему здесь?
Голос вырывает Надю из философских раздумий и заставляет оглянуться, хотя она и так знает, кого увидит. Во всей «Фурии» по-английски говорят единицы, а такой акцент есть только у одного.
- Да так, - исчерпывающе объясняет она.
- Там ещё отмечают. Или ты праздников не любишь?
Она вздыхает. Не объяснять же, что с некоторых пор она предпочитает не находиться в больших празднующих компаниях вместе с Сеском. Он пообщается со всеми и по сто раз, ей же придётся ждать, пока он вспомнит о своей девушке. Если вспомнит. Лучше вообще уйти незаметно и не мучиться наблюдением.
- Ты-то тоже здесь, а не там, - отмечает Надя.
- Ну да.
Устав разговаривать сквозь преграду лёгких тюлевых гардин, отделяющих окна от большого помещения пустой бильярдной, он отодвигает занавесь в сторону и спрашивает, кивнув на подоконник:
- Можно?
Девушка молча подтягивает ноги к груди, обхватывая колени руками, и он садится на освободившееся место.
- Так что? Почему же ты здесь?
- Ты думаешь, я сейчас впаду в экстаз от милой детской мордашки и начну откровенничать?
Девушка сама не понимает, зачем хамит. Вот сидела себе в тишине и полумраке за занавеской, никого не трогала, тут вдруг нарисовался Торрес, сладкая мечта миллионов, и давай в душу лезть. Ну какого чёрта? Неужели нельзя ей просто побыть в одиночестве и покое, без вопросов и разговоров? Надоел этот интерес от журналистов, фотографов и сумасшедших фанаток Сеска ещё в Англии.
Резкий взгляд исподлобья будто выстрелом навылет останавливает мысли, ледяной и язвительно-насмешливый тон срабатывает как контрольный в голову:
- Детской? Ты, между прочим, на моём любимом подоконнике сидишь. Тоже могу огрызаться начать.
Надя фыркает, пытаясь сохранить независимый вид, но отвечает уже спокойно и вполне миролюбиво:
- Не люблю вечеринок. Да что я там делать буду? Я же по-испански не понимаю, сижу, как африканский папуас в приличном обществе. А ты-то почему на подоконник сбежал?
Он переводит взгляд на сцепленные на коленях руки, и у девушки начинает знакомо зудеть правая ладонь. Необычный, совершенно непривычный, нетипичный Эль Ниньо сидит рядом, а карандаш с бумагой в другой гостинице за два квартала отсюда. Много ли людей видели его без вежливой или приветливой, или счастливой улыбки, серьёзным и усталым?
- Надоело, - говорит он.
- То есть?
- Не бывает у тебя такого ощущения, что всё вокруг неправильно? Внешне всё в шоколаде, мечты сбываются и всё такое, а ты будто не на своём месте? Не хватает чего-то.
Девушка вздрагивает и удивлённо замирает, уставившись на нападающего сборной. Он облекает в слова её эмоции, с которыми она сражается вот уже месяц.
Жизнь изменилась стремительно, почти в одночасье. Иногда Наде казалось, что все газеты, журналы, сайты с оттенком желтизны каким-то чудом услышали признание Сеска на лестничной площадке и разом объявили на неё сезон охоты. Пройтись по улице и не увидеть вечером собственные фотографии в Интернете стало просто невозможным. Совершенно незнакомые люди обсуждали её, поливали грязью и сочиняли такие небылицы, что можно было бы написать с сотню околофантастических эссе. Определение «никакая» было самым нежным по отношению к её внешности. Надя никогда до этого момента не сталкивалась с ядовитой женской завистью. Теперь она хлебнула её сполна. А папарацци будто специально ловили самые ужасные ракурсы.
Впрочем, это была не самая большая проблема. Привыкнуть к тому, что ты вечно как на подиуме, оказалось довольно легко. Всего-то и нужно было: наводить макияж всегда и всюду и сменить гардероб, закупив его в магазине подороже. Основная сложность заключалась в постоянном, непрерывном заочном соревновании с Карлой, которую она и не видела-то ни разу. Её обвиняли в наглой краже чужого парня, в гонке за деньгами этого самого парня, в том, что она вообще ничего собой не представляет, а присосалась к нему пиявкой.
Сеск просил её не обращать на всё это внимания, говорил, что любит, а остальное вообще не важно. Иногда выходил из себя и обещал разорвать на британский флаг какого-нибудь особо ретивого журналиста. Но по большому счёту ему было глубоко наплевать на шумиху прессы и фанатов, и Надя осталась наедине с непривычной изнанкой мира знаменитых футболистов.
Дни шли, и она поняла, что боится. Чёткое осознание страха взяло её за горло однажды вечером, когда она пила чай на кухне своей квартирки. Сеску предстояла игра, поэтому он отправился домой спать. Сердце заколотилось, руки задрожали – девушка едва сумела донести чашку до стола. Она боялась, потому что совершенно не знала, кто же она для испанца и чем же всё закончится. Да, он постоянно признавался ей в любви, был нежным и добрым до слёз умиления. Но вместе с этим он перестал брать её с собой куда-либо, улыбаясь и оправдываясь: «Ну ты же не любишь вечеринки». И она всё так же жила на Леман-стрит. Мысль о совместном доме, похоже, даже мельком не залетала в голову Сеска.
Ухаживания, цветы, подарки всё дороже и дороже. Замечательная картинка, о ней мечтали все те, кто ругал её на форумах и в блогах. А что дальше? Одну девушку он уже оставил, никто не даст гарантий её будущности. Становилось всё сложнее отвечать на звонки из Минска и разговаривать так, будто ничего не происходит. Сколько ещё она сможет скрывать очевидное? Пусть дома никто особо не следит за английским футболом, но если твои фотографии доступны всему миру, рано или поздно родители узнают. И с Ромео тоже придётся как-то объясняться.
Надя чувствовала себя последней тварью, рассказывая ему по телефону о Лондоне и учёбе, а потом обязательно рыдала от бессилия. Её обзывали в Интернете? Сама себя она ругала гораздо хуже. И на сколько ещё хватит сил, она не знала. Стоит ли любовь разодранной на части души?
- Да у меня постоянно такое ощущение! - вырывается у неё.
- Да? – лёгкое удивление почти на грани абсолютного покоя. – Почему?
Она успела отвыкнуть от обычных вопросов, заданных потому, что интересно, а не потому, что болезненное гадостное любопытство лезет из каждого тёмного уголка подсознания. Жить, ступая по готовому проломиться льду чужого лицемерия, можно, но устаёшь от такой жизни сильнее, чем от физической работы.
- Не гожусь я на роль WAG, - усмехается девушка и, в ответ на очередной вопрос, улыбается шире, хотя хочется плакать: - Лицом не вышла.
- Ерунда, - уверенно заявляет Фернандо и тоже забирается с ногами на подоконник.
Теперь они сидят друг напротив друга как два подростка, забившихся в укромный угол, чтобы обсудить несовершенство мира и глупость взрослых. Надя в очередной раз вспоминает о карандаше и бумаге, поймав себя на мысли об удивительной особенности Торреса: как бы не сел и не повернулся – хорош до отвращения. Рисовать и рисовать такого, пока рука не отсохнет. Эстетическое удовольствие в чистом виде.
- Ты хорошо выглядишь, - продолжает он совершенно серьёзно. – Даже в этих кедах и полуспортивных джинсах. Ты не кукла, отштампованная в дорогом салоне, интересная. Гораздо интереснее Олайи.
От неожиданности Надя забывает о благодарных речах и приличествующем смущении, перебивая разговорившегося Фернандо самым некультурным образом:
- Что? Интереснее Олайи?
- А что?
- Она вроде как самый важный человек для тебя, - иронично хмыкает Надя. – Вряд ли ей было бы приятно что-то подобное услышать.
- Она знает, - пожимает он плечами, чем окончательно вышибает девушку из колеи. – Я люблю её, но не за красивые глаза или попу. Если б мне было нужно только это, давно бы нашёл себе какую-нибудь модель.
Железная логика, Надя не находит, что возразить.
- Вы, мужики, странные: любите-любите, но дальше никак дело не идёт. Тянете кота за хвост, пока вам дорогу к отступлению не перекроешь.
- Кота за хвост? – Фернандо озадаченно поднимает брови, на мгновение становясь похожим на того Эль Ниньо, которого девушка привыкла видеть на экране и в журналах. – Это что, какое-то английское выражение?
- Нет, это русицизм.
- Руси… что?
- А-а, проехали, - отмахивается она. – Нерешительные вы. Дурите женщинам головы, а замуж не зовёте.
Он улыбается совсем открыто, и Надя непроизвольно начинает улыбаться вслед за ним. Всего за пару секунд Фернандо Торрес всё-таки сумел очаровать её, ударив по голове увесистой дубиной своего обаяния.
- Ты хочешь замуж за Фабрегаса? Вот и будешь за ним потом с тряпкой ходить.
- Почему?
- Плевки вытирать.
- Что? Не поняла. Он же не верблюд.
- А-а, проехали, - в свою очередь отмахивается Торрес.
Взгляд соскальзывает с Фернандо на ночной город за окном. Где-то в нём наверняка ликуют болельщики «Фурии». Ещё бы! Выбить из розыгрыша чемпионов мира это вам не какую-нибудь захудалую страну обставить. Испанская сборная прёт вперёд с наглостью паровоза, будто не они вечные неудачники на всех Евро после 1964 года.
- У тебя с чего это чувство появляется? – прерывает молчание Надя. – Чего тебе не хватает?
Улыбка исчезает моментально, снова перед ней совершенно взрослая усталость.
- В жизни всегда чего-то не хватает.
Понятно, пытается уйти в сторону. Девушке становится обидно: подловил её на тщательно скрываемых тайнах, а сам - в кусты. Позабытое было раздражение возвращается, заставляя крепче сжимать пальцы на коленях. Она совсем уже собралась встать и уйти, оставив Торреса наедине с его многозначительностью, когда он продолжает:
- Играю в Англии, забиваю голы, попадаю в Сборную. Мы уже в полуфинале. Отлично, да?
Надя кивает, а он спрашивает, прислонившись головой к тёмному стеклу:
- А ты знаешь, что Арагонес меня не любит?
- Да брось давай! – отказывается она верить своим ушам.
- Правда. Он считает, что я тут отдыхаю и не играю в полную силу. Мол, Премьер-Лига для меня важнее. В любимчиках у него Вилья. Ты заметила, кто сегодня бил пенальти? Кто бил вообще и кто делал это первым?
- Фернандо, ты завидуешь что ли? – подаётся вперёд Надя.
Вот это откровение! Хороший мальчик, оказывается, совсем не чужд неудовольствию от чужих успехов.
- Нет, я не завидую, - успокаивает её он. – Давид отличный форвард и, вот увидишь, именно он станет лучшим бомбардиром Сборной, если не турнира в целом. Но на его месте должен быть я. А на месте МЮ – «Ливерпуль».
Девушка едва сдерживается, чтобы не присвистнуть.
- Да ты честолюбив, Эль Ниньо!
Он усмехается уголками губ, не меняя позы.
- Любой хороший футболист честолюбив. Если тебе кто-то скажет, что он выходит на поле не ради трофея, не верь. Только ради победы.
- Но футбол – командная игра, - возражает она.
- Да. А Золотой мяч всего один, - моментально парирует Фернандо.
Неожиданная радость накатывает и скрывает с головой. Так бывает, когда открываешь подарок на Новый Год или день рождения, думая, что внутри какая-нибудь ненужная ерунда, а обнаруживаешь целый ворох того, о чём слышала, мечтала, но никогда не ожидала заполучить.
- Вот ты какой! Совсем не такой.
- Всё не так, как кажется на первый взгляд? – улыбается он.
- Ага, - кивает Надя.
- Я же не скрываю особо своих целей, да и себя, в общем-то, тоже. Почитай непредвзято любое интервью или посмотри матч.
Ей никогда не пришло бы в голову следить за игрой «Ливерпуля» или за жизнью его игроков. Она болела исключительно за «Арсенал» и знала только его четвёртый номер. Знала?
Со стороны коридора раздаются весёлые вопли на испанском, перемежаемые хохотом и хоровым пением, способным поднять из постелей половину отеля.
- Эсперанса! Ты где?
- Похоже, тебя потеряли, - сообщает Фернандо, поднимаясь с подоконника.
- Да, - соглашается девушка, в тайне надеясь, что не найдут, успокоятся, и она сумеет улизнуть в свою гостиницу без дальнейшего участия в праздновании.
- Всего-то нужно заглянуть поглубже, - заканчивает он свою мысль, - и услышать не себя и свои представления о человеке, а самого человека. Тогда и внешность перестанет играть роль. Давай пойдём, они ж не успокоятся.
Обречённо вздохнув, Надя тоже встаёт.
- Ты совсем не ребёнок.
- Уже давно. И, кстати, терпеть не могу эту кличку.
- Пойду всем расскажу, - в шутку угрожает девушка.
- Тебе никто не поверит, - невозмутимо улыбается Фернандо. – Большинство же живёт устоявшимися образами. Всё, что не соответствует, игнорируется и отметается.
Она не успевает что-либо возразить, потому что поющая компания добирается до бильярдной и вытаскивает их из укрытия. Сеск, ликуя, обнимает её и тащит обратно в номер, на Фернандо виснет Вилья. От философского настроя не остаётся и следа. Она будто снова оказывается на стадионе среди красно-жёлтых флагов.
- Я не зря тебя встретил, слышишь? – делится с ней выводами Сеск. – Эсперанса. Наша надежда на успех. Моя надежда. Я тебя люблю.
На пороге он разворачивает её к себе и целует, чуть не завалив назад. Она обожает эти его страстно-испанские порывы и, как правило, всегда забывает обо всем на свете. Вот и сейчас в голове начинает гудеть, а сердце замирает на пару секунд и продолжает стучать уже быстрее. Если столько народу в этом номере, значит, рядом где-то есть пустой. Может, лучше туда? Мысль кажется Наде просто замечательной и достойной немедленного воплощения.
Теперь уже она начинает тянуть испанца дальше по коридору, он и не сопротивляется, мгновенно поняв её нечистые намерения.
Только откуда-то далёким, почти неслышным, отзвуком доносится произнесённое, услышанное, отложенное, но не забытое: «Всё не так, как кажется на первый взгляд».