По просьбе.
Когда-то выкладывала, но лень искать. Поэтому снова.
Естественно, всё выдумки.
осторожно, многа букаффВы когда-нибудь были в Лондоне на Рождество? Если были, вы знаете, что такое сказка. Обычно примороженные англичане ударяются в праздничную суету, город украшается огнями, гирляндами, несметное количество еловых веток, листов остролиста и плюща идут на алтарь торжества. Магазины похожи на волшебные сундуки с сокровищами, по которым шныряют суетливые люди-муравьи, из церквей раздаются восхваляющие святых гимны, а в театрах случается бум постановок. На улицы высаживается десант Санта Клаусов, которые поздравляют всех встречных, особо не интересуясь, а есть ли желание быть поздравленным.
Вот и Надя не избежала этой рождественской участи. Получив свою порцию пожеланий счастливого 2007 года, она завернулась поплотнее в огроменный шарф, дунула на отросшую челку, в очередной раз пожалев, что не купила вчера в «Харродсе» шикарную чёрную шляпу, и подошла к своей Зелёнке. Таким сомнительным именем девушка обозначала купленный по дешёвке «Фиат Пунто». Машинке уже стукнуло 10 лет, она сверкала изумрудными боками и плевалась выхлопными газами. Она была великолепна, и Надя, что скрывать, очень любила свою старушку. Та исправно доставляла свою владелицу и к университету Лондона, и к небольшому магазинчику в конце знаменитой Оксфорд-стрит, где девушка зарабатывала на существование в английской столице. Они были неразлучны. Но сегодня, похоже, Зелёнка решила отдать концы, не прощаясь.
После пяти минут тщетных попыток реанимировать машину, Надя замерла перед поднятым капотом, пытаясь решить, за что бы ещё подёргать. Хотелось заплакать: во-первых, было жалко Зелёнку, во-вторых, девушка нещадно опаздывала на встречу в Уайтчепел. Даже если она сейчас рванёт к подземке, всё равно не успеет.
- Вам помочь? – раздалось позади.
Иногда провидение разговаривает по-английски с каким-то лёгким акцентом, сразу и не понять с каким. Девушка развернулась, уже собираясь благодарить участливого прохожего, но вырвалось у неё совсем не «thanks»:
- Ой, ёпсиль-мопсиль!
Смуглая кожа, тёмные глаза, чёрные волосы, поставленные на макушке в ирокезик, нос с горбинкой и умопомрачительная нижняя губа, за которую так и хотелось укусить, не вызывали сомнения – перед ней воплотился… А вот как его звали, Надя никак вспомнить не могла. Она видела трансляции Премьер-Лиги, которые активно смотрели её соседи по общежитию, но вот имя конкретного игрока лондонского «Арсенала» выветрилось из головы.
- Простите? – уточнил парень.
По-английски он разговаривал очень даже уверенно, а вот по-русски почему-то нет. Пришлось переключится на язык Шекспира.
- Да, пожалуйста. Что-то случилось с моей машиной, - для наглядности девушка указала на бесстыдно раскрытое нутро родной Зелёнки.
Он с сомнением проследил взглядом за её движением и спросил неуверенно:
- Вы что, на этом ездите?
- Хорошая машина, между прочим! – оскорбилась за свою старушку Надя.
- Ну да, была когда-то, - согласно пробормотал он.
Возразить было нечего, поэтому девушка просто скорбно вздохнула. Они какое-то время постояли вместе, прощаясь с отбегавшей своё Зелёнкой. Девушке хотелось произнести нечто вроде: «Ты была хорошей подругой, покойся с миром», - но она промолчала. А парень, чьё имя она так и не вспомнила, просто тактично молчал.
- Блин, - выдала наконец-то после минуты молчания Надя. – Я опоздала.
- А куда вам надо? Может быть, я вас подвезу?
Чудеса случаются, особенно под Рождество, и плевать, что оно – католическое, а не православное. Сдержав себя, чтобы не запрыгнуть на добрейшего «самаритянина», она кивнула.
- Было бы замечательно. Мне нужно в Уайтчепел.
- Так это не далеко. Садитесь, я вас подкину.
Он кивнул на припаркованную чуть ближе к Ойстон-роуд «Ауди». Надя прикинула, что её Зелёнка смотрелась бы рядом с этим мега-сараем на колёсах, как Моська рядом со слоном. Задние габариты, казалось, ехидно подмигивали красными глазищами. Воспользовавшись тем, что так и неопознанный хозяин повернулся к девушке спиной, она показала язык пятидверной махине.
- Меня Сеск зовут, - сообщил он, когда они тронулись с места.
- О, точно! – обрадовалась возвращению памяти Надя. – Фабрегас!
- Только Фабрегас, - улыбнувшись и мгновенно став похожим на мальчишку-сорванца, поправил её он.
- Извини.
- Да ничего. А ты?
- Я? Я – Надя.
- Странное имя. Ты ведь не англичанка?
«Сам ты странное имя», - слегка обиделась девушка, вполне себе привыкшая к собственному наименованию. – «Можно подумать, самого Джоном или Джеком зовут по фамилии Смит».
- Нет, я из Минска.
- Ой, - передёрнул плечами Сеск, втискивая своё чёрное чудовище в плотный поток на Нью-Оксфорд-стрит, - холодно там у вас. Что твоё имя значит?
- Хоуп, - смущённо ответила девушка, по-английски это звучало как-то действительно странно, будто воздушный шарик лопнул.
- Эсперанса, - мечтательно протянул он.
- Что? – не поняла она.
- По-испански «надежда» - эсперанса. Красивое имя.
Девушка вдруг почувствовала, что краснеет, не ясно с чего бы это. Просто так бархатно прозвучало её собственное имя на испанский манер, что захотелось разлечься в кресле машины и ехать далеко-далеко, до самого Средиземного моря. И пусть бы он говорил с ней на своём переливчатом языке. «Соберись! Что за южные бредни посреди зимнего Лондона?!» - приказала себе Надя. Но не тут-то было, гормоны пошли гулять по организму в обнимку с адреналином. Пришлось отвернуться к окну и замолчать.
- Чем занимаешься в Лондоне? – зато разговорчивый испанец не желал соблюдать тишину.
- Учусь.
- О, круто! Где?
- В University College London, - ответила Надя, про себя проклиная любопытство как явление и мировое зло, и, предупреждая возможные вопросы, сразу продолжила, - на факультете архитектуры и строительства.
- Ну вообще!
Похоже, его приводило в восторг всё на свете. Продолжать сидеть, нахохлившись, как замёрзший воробей, было просто невозможно. Надя тоже заулыбалась и решила задать дурацкий вопрос для проверки границ его хорошего настроения:
- А ты чем занимаешься?
- В футбол играю, - ни мало не смутившись, сообщил Сеск.
- Аааа… Ну и как, хорошо получается?
Наконец-то ей удалось выбить его из колеи. Он посмотрел на девушку, как на свалившуюся с луны или выбравшуюся из дичайшей глухомани, но потом, видимо решив, что Минск и есть та самая глухомань, пробормотал нерешительно:
- Вроде ничего.
Тут она не выдержала и расхохоталась над его сосредоточенно поджатыми губами. Её смех разлетелся по салону звоном ломающихся льдинок недоверия и неловкости.
- Прикалываешься, да? – тоже рассмеялся Сеск.
Надя счастливо кивнула, забыв о том, что десять минут назад сломалась машина и теперь ей придётся везде добираться на метро или автобусах, что нет денег на то, чтобы полететь домой на Новый Год, потому что все сбережения ушли на оплату обучения, а остатки предстоит заплатить за квартиру.
- Куда именно в Уайтчепел? – осведомился он.
- На Леман-стрит. Я хочу там квартиру снять, - зачем-то пояснила девушка. – Надоело в общежитии жить. Рисовать там просто невозможно.
- Ты рисуешь? Давно?
Зря он это спросил. Надя могла рассказывать о своём любимом занятии часами, не замолкая даже во время еды и прочих естественных надобностей. Они добрались до места под её аккомпанемент, и пришлось даже посидеть в машине перед домом, пока девушка не закончила свою мысль.
- Спасибо, что подвёз, - с сожалением начала прощаться она.
- Да пожалуйста. Здесь подземка недалеко, - указал он себе за спину, - выберешься?
- Конечно. Ещё раз спасибо.
Надя открыла дверцу, собираясь спрыгнуть на тротуар, но Сеск её остановил:
- Подожди.
Он вытащил из бардачка бумажку, что-то черканул на ней и протянул девушке.
- Вот, это мой телефон. Позвони мне как-нибудь, - и, увидев её удивлённые глаза, почти извиняясь, пояснил, - интересно же, сняла ты квартиру или нет.
- Ладно, - всё ещё не отойдя от шока, кивнула она.
Испанец попрощался и укатил на своём сияющем «Ауди», а Надя всё так и стояла на Леман-стрит, сжимая в кулачке его номер.
Небо над Лондоном в декабре серое и совсем неприветливое, солнца не хватает отчаянно. В центре города его лучи с успехом заменяет праздничная иллюминация, а здесь серые высокие дома, редкие машины и одинокое, лишённое листвы дерево. В кармане – самый минимум фунтов, только на то, чтобы снять однушку и дотянуть до зарплаты на следующей неделе. Мечтать не то, что о визите домой, но и о ремонте для родной Зелёнки не приходится. Но Наде почему-то вдруг показалось, что между облаками показался клочок чего-то высокого, чистого, солнечного, голубого, а кто-то рядом еле слышно шепнул: «Эсперанса».
«Ветер что ли?» - тряхнула тёмной шевелюрой Надя и отправилась на встречу судьбе, принявшей сейчас облик агента по недвижимости.
***
Редкое зимнее солнце ослепляло, врываясь в окна квартиры, чертить не было ни какого желания, а валяться на диване без дела не давала совесть. Послонявшись из кухни в комнату и обратно и убедившись, что чувство вины впадать в спячку отказывается, Надя пошла на сделку с собой: вооружилась моющими средствами, перчатками и, включив погромче обожаемых 30 stm, отправилась начищать ванную комнату. Полируя зеркало, она в голос подпевала Джареду, особо не стараясь попасть в ноты. В конце концов, она рисует хорошо, а рулады пусть красиво выводят специально обученные люди. Соседи в стенку не стучат и ладно.
В процессе закидывания в стиральную машину одежды, который тоже осуществлялся в ритм песням и пляскам, она набрала домашний номер и пообщалась с мамой. Мама переживала, хорошо ли питается её дочурка, не отощала ли она на английских тостах, не замёрзла ли под британскими дождями и не заблудилась ли в лондонских туманах. Заверив её, что английский завтрак даст фору всем белорусским обедам, дождей не было уже неделю, светит солнышко, а на случай тумана у неё есть карта, фонарик и свисток, Надя перебралась на кухню.
Трель дверного звонка каким-то чудом прорвалась сквозь «Such a beautiful lie to believe in», застав девушку стоящей на подоконнике, где она пыталась с помощью подручных средств починить жалюзи. В качестве подручных средств использовался внушительных размеров кухонный нож. Напевая, она спрыгнула с опасной высоты и отправилась открывать.
- О, Фабрегас!
На пороге её квартиры стоял именно он, что оказалось весьма неожиданным. Надя, конечно, бережно хранила листочек с его телефоном и даже набрала его один раз, чтобы сообщить итог своей эпопеи с наймом квартиры. Но этим всё и ограничилось. В теории он никак не мог образоваться рядом с ней, потому что просто не знал номера дома и квартиры. На практике же вот он, само очарование в замшевой куртке, милый и уютный, переминается в коридоре с каким-то кульком в руке и с сомнением её разглядывает.
- Если ты не хочешь никого видеть, то я уйду, просто скажи. Зачем сразу за оружие хвататься? – произнёс он.
Девушка засмотрелась на его шевелюру и не сразу сообразила, о чём он. Хотя картинка была та ещё, наверно. Резиновые перчатки на руках, большой фартук и нож, всё на фоне громких криков и гитарных соло. Она зловеще усмехнулась и ответила:
- Заходи, не бойся. Свою норму по расчленёнке я сегодня уже выполнила.
Сеск хмыкнул, но в квартиру вошёл, аккуратно прикрыв за собой дверь.
- А как ты меня нашёл? – дала волю любопытству Надя.
- С трудом. Мне пришлось пять раз сфотографироваться, дать девять автографов и…, - он поднял глаза к потолку, что-то посчитывая, - ну раз 20 улыбнуться, пока мне не попался человек, знавший где ты живёшь.
- Ох Боже мой! И к чему же такие жертвы?
- Вот.
Он протянул ей свой пакет. Пока Сеск разувался и освобождался от куртки, Надя заглянула внутрь, отложив орудие труда на диванчик. Она честно попыталась понять, что это там внутри такое, но не получилось.
- Что это за какашки? – озадаченно пробормотала она внутрь кулька.
- Это чуррос! – возмутился парень. – Очень вкусно.
- Это едят? – поразилась Надя.
- Ну конечно! Правда они остыли, но у тебя же есть микроволновка, я надеюсь.
Он отобрал у неё непонятные чуррос и безошибочно определил направление на кухню. Девушке оставалось только пойти следом, до сих пор не веря, что по её полу ступает четвертый номер «Арсенала».
- Это большая наглость с твоей стороны, Фабрегас, - сообщила она. – Теперь мне придётся поить тебя кофе.
Он посмотрел на свои наручные часы и попросил:
- Лучше чаем. Почти пять.
Надя на мгновение засомневалась в его испанском происхождении, но спорить не стала. Чай, так чай. В такой компании, хоть какао, хоть манную кашу с комочками. Хозяйничая у плиты и рассказывая о своём обиталище, она не могла вспомнить в какой именно момент ей вдруг начал нравится этот молодой жгучий брюнет. Ведь ещё осенью она знать не знала ничего о турнирной таблице АПЛ, а теперь каждые выходные садилась перед телевизором и едва не размахивала красным флагом. А уж при появлении Сеска на экране её слюноотделение принимало катастрофические размеры. Пожалуй, посоперничать с ней в этом вопросе смогли бы только собачки Павлова.
Она развернулась к своему гостю, чтобы убедиться ещё раз, что ей всё происходящее не снится, и обнаружила, что Сеск вытащил из папки на столе лист грумбахеровской бумаги и что-то на ней чиркает её любимым карандашом.
- Если ты сломаешь мне грифель, - предупредила Надя, - я вернусь в коридор за ножом.
Он проигнорировал угрозу, даже взгляда от рисования не поднял. Просто подпёр щеку рукой, и девушке пришлось ухватиться за подоконник, чтобы не рухнуть на пол, потому что колени разом ослабели. Если бы она была парнем, а Сеск – девушкой, она бы уверенно заявила, что её (или уже его?) тут активно соблазняют на собственной кухне. А уж когда испанец привычным образом закусил нижнюю губу, Наде захотелось просто взвыть в избытке чувств. Она бы, наверно, сбежала в комнату от греха подальше, но тут Сеск заговорил, тихо, задумчиво, будто сам с собою:
- Ты необычная, Эсперанса. Не такая, как все. В смысле, не такая, как все, кого я знаю. Я всё думал, что ты ещё раз позвонишь, а ты не звонишь. Это здорово. Интересно. Вот я и приехал.
Он замолчал, изучая то, что изобразил, а девушка почувствовала, как впервые за долгое время все слова улетучились из головы вместе с иронией и юмором. Хотелось просто стоять и смотреть на него, долго, бесконечно, и пусть он хоть все запасы бумаги изведёт вместе с карандашами. И показалось, что отдельно взятая часть её квартиры повисла где-то в безверменьи, в каком-то фантастическом нигде. Ведь ну не может же быть такого! Ладно, один раз чудо в виде случайной встречи со «звездой» ещё допустимо, даже с точки зрения теории вероятности. Но то, что эта же самая «звезда» найдёт тебя во второй раз, принесёт тебе к чаю угощение и начнёт отвешивать комплименты… Все функции распределения должны сойти с ума для подобных совпадений. Этого просто не-может-быть!
Надя как в тумане шагнула к столу, сама не зная, что сейчас сделает: запустит пальцы в густую шевелюру, накинется с поцелуями или будет глупо стоять и молчать, - и тут её взгляд упал на рисунок. При виде странного существа, отдалённо напоминающего человечка с ножками от таксы и ручками от гориллы, потерявшееся было сознание вернулось на своё законное место.
- Да ты монстрище! – воскликнула девушка. – Боттичелли с Рафаэлем просто отдыхают, а Матисс с Моне курят в углу.
Сеск посмотрел на неё так, будто у неё на голове выросли антенны, и она начала передавать сигналы в космос.
- Ты это сейчас с кем разговаривала?
Она отмахнулась, потому что объяснять пришлось бы долго, а остановить её лекции о великих художниках до сих пор удавалось только любимому белорусскому Ромео, да и то исключительно заткнув рот поцелуем.
- Неправильно ты, Фабрегас, карандаш держишь. Чего ты вцепился в него? Нежнее, кисть расслаблена, движения лёгкие, без нажима. Дай покажу.
На какое-то время она забыла обо всём, душа, мысли, эмоции сконцентрировались на остром кончике грифеля, перетекая на бумагу тёмными штрихами. Под её рукой рождался новый мир, сначала робкий, едва видный, совсем непонятный. Постепенно он наливался объёмом, перспективой. Ещё одно волшебное движение карандаша – и рисунок встряхнулся, ожил, задышал.
- Madre mio, tu eres una maga, - восторженно прошептал Сеск.
- Что? – переспросила Надя и первый раз встретилась с ним взглядом.
Смотреть в его шоколадные, по-детски добрые, отражающие солнечный свет из окна глаза было просто невозможно, но и оторваться сил не хватало. Она поняла, что пропала в этот самый момент, растаяла весенним снегом, и всё внутренние стены пали перед невероятным испанским обаянием.
- Ты так можешь и красками? – поинтересовался он, продолжая гипнотизировать её.
- Да, конечно, - кивнула Надя, плохо понимая собственные слова.
Обрывками мыслей она благословила собственного учителя английского за то, что может сейчас практически на автомате разговаривать на чужом языке.
- Сможешь расписать стену в моём доме?
Нет, всё-таки её английский был не достаточно хорош, потому что на сложносочинённое предложение её уже не хватило. Она смогла издать только какой-то нечленораздельный звук. Оказаться в его доме? Создать картину на стене? Оставить собственный след в его жизни? Рождество же прошло уже давно, и вдруг такой подарок!
Он по-своему понял ещё мычание, и быстро уточнил, помотав головой и разрушив магию взглядов:
- Я заплачу за работу. Просто я искал художника, а ты так здорово рисуешь. Но если не можешь…
- Какое сегодня число? – перебила его девушка.
Сеск от неожиданности осёкся, но ответил, взглянув на наручные часы:
- Седьмое января.
Надя откинулась на спинку стула и счастливо рассмеялась. Католическое Рождество прошло и подарило ей первую встречу с испанцем, а православное Рождество принесло невероятный шанс на продолжение знакомства. Хорошенький сюрприз под ёлку! Бантика не хватает. И обёртки, чтобы было что сорвать. Жалко, что такие праздники случаются только два раза в год. Хотя… Когда там китайцы новый год справляют?
- Я распишу тебе хоть весь дом, Фабрегас, - заверила она его. – Включая окна, подвалы и чердаки. Хочешь, и тебя заодно разрисую? Со скидкой за опт.
- Э нет! – усмехнулся он. – Боюсь, Карла не поймёт, если я к ней приеду весь в цветочек или в крапинку.
- Могу под оленёнка Бэмби сделать, - не отступалась девушка. – Или гламурно – под жирафа.
Нахохотавшись до колик в животе, они переключились на обсуждение рабочих вопросов, заедая их разогретыми чуррос и запивая чаем. Сеск пообещал встретить её завтра же у Oxford Circus и отвезти на место будущего трудового подвига, дабы оценить масштаб и стоимость. Сомнительно выглядевший испанский десерт оказался очень жирным, но вкусным настолько, что надёжно спрятался в желудках за считанные минуты. Через полчаса Сеск отправился выгонять его из организма на тренировке, а Надя попросту удобно устроилась на диванчике оттопырившимся желудком кверху, слушала музыку и прикидывала какой там следующий праздник по календарю. По всему выходило - 14 февраля. Что выкинет её разыгравшийся ангел-хранитель к такому торжеству, девушка предпочла не загадывать. Ведь неожиданные подарки всегда приятнее.
***
В доме царила гулкая тишина, почти давящая, выгоняющая за порог. Казалось, что стены, светильники, потолки и сама душа жилища осуждающе смотрят на закончившую свою работу гостью. Так смотрят на излишне задержавшегося визитёра, который надоел до зуда в мозгу, но выгнать было бы неприлично. Часы в соседней гостиной прозвенели 11 вечера, в очередной раз напоминая, что пора бы и честь знать.
Надя вздохнула, взяла со стула сумку и в последний раз оглянулась на стену, украшенную творением её рук. Прямо из холла распахивалось ей навстречу побережье Средиземного моря, теплое, солнечное и почему-то до боли родное. Она создавала эскиз почти с натуры, просмотрев сотни фотографий Аренис-де-Мар – все, что смог найти Сеск. За месяц с небольшим, прошедший с начала работы, она сама будто переселилась в этот испанский городок.
У них сложился определённый ритуал общения, простой и очень уютный. Сеск каждый вечер приезжал на своём «Ауди» к выходу из подземки на Оксфорд-стрит, доставлял её в этот дом и исчезал на тренировку. Несколько часов за красками и кистями в одиночестве пролетали незаметно. К ужину испанец обычно привозил какую-то невероятную вкусность с национальным колоритом, а потом усаживался на ступеньку лестницы здесь же, в холле, наблюдал за девушкой - иногда молча, а иногда развлекая её рассказами. Она услышала про его семью, успела заочно влюбиться в его сестру и маму, узнала всю историю их с Карлой отношений и, конечно же, то, каким образом 16-летний паренёк из «Барсы» очутился в Лондоне.
Довольно быстро у них возникла ещё одна традиция: ночные прогулки по английской столице. Единственное время в течение суток, когда оба были свободны, да за Сеском ещё и не бегали фанатки с ручками и плакатами. Они стояли перед закрытыми дверями Театра Её Величества, любовались с Вестминстерского моста зданием Парламента, казавшимся золотым в огнях подсветки. Наступала очередь Нади делиться подробностями жизни, а Биг Бен исправно отсчитывал их общие минуты.
Утром девушка еле продирала глаза и практически засыпала на лекциях, но какое это имело значение? Ведь перед ней каждую ночь открывалась сказка другой души.
И вот сегодня всему этому пришёл конец. Роспись завершена. Повода для встреч больше нет. Девушка прекрасно понимала, что у известного футболиста полно других дел и забот, что он забудет о их беседах довольно скоро, а глядя на стену холла скорее всего станет думать о родном городе и собственной подружке, и никак не о художнице. И всё-таки было жалко до слёз. Хотелось вцепиться в перила лестницы и никуда не уходить. Ну или хотя бы дождаться хозяина.
Она ждала уже два часа. Изучила всю кухню и столовую, посидела в гостиной перед холодным камином, даже обнаружила позади дома зимний сад, чему невероятно удивилась. Как-то странно было представлять Фабрегаса в перчатках с ножницами и лопатками, поливающим многочисленные горшки с фикусами. А вот от картинок, которые ей пришли на ум в огромной сауне с бассейном, Надю бросило в жар. Ей было любопытно, где же спрятался телевизор с любимой игровой приставкой, но забираться в приватные комнаты на втором этаже девушка не стала. А Сеска всё не было.
И вот, когда тишина чужого дома оказалась невыносимой, Надя смирилась с неизбежным. Наверное, он тоже не любит прощания. А может, гуляет где-то с кем-то другим. Да мало ли что! Они же не парочка влюблённых и даже, пожалуй, не друзья. Она просто на него работала и получила, кстати, очень неплохие деньги. Теперь даже в состоянии прикупить новую машинку. Только почему-то очень хотелось вышвырнуть все фунты в помойку и испортить рисунок так, чтобы пришлось всё переделывать заново.
Надя ещё раз вздохнула, отчаянным жестом потуже затянула пояс на пальто и шагнула к входной двери.
Каким образом тяжеленная створка не влетела ей в лоб, девушка не смогла бы объяснить. Сработала непонятно откуда взявшаяся реакция, и Надя успела вовремя отскочить назад прыжком, сделавшим бы честь любой игривой лани.
- Ой, извини! Я тебя не зашиб?
Когда Сеск волновался, щекочущий испанский акцент становился заметнее, и девушке с трудом далось возмущение на лице.
- Попытка была хорошая, - констатировала она.
Он сгрузил на пол все многочисленные пакеты, с которыми явился домой, и с укором спросил:
- Ты что, собиралась уйти и со мной не попрощаться?
- А ты бы ещё в два часа вернулся! Мне, между прочим, завтра на занятия.
- Ты прям как моя мама говоришь. Добро пожаловать домой, дорогой Сеск.
Девушка хотела ещё отвесить какую-нибудь колкость, но решила, что будет выглядеть глупо и промолчала, надувшись. Слова копились и пытались вырваться, поэтому дуться приходилось всё сильней. Парень тем временем, отвернувшись, потрошил пакеты.
- Сегодня, конечно, уже далеко не середина февраля, но я подумал, что лучше поздно, чем никогда, - сообщил он. – Поэтому, Эсперанса, делаю тебе подарок сегодня.
На яркий электрический свет из злополучных пакетов появилось нечто невероятное. У Нади спёрло дыхание, и всё недовольство сдулось лопнувшим шариком. Сеск держал в руках небольшое, размером со стандартную домашнюю картину, панно. На сияющем бирюзовом фоне, затемнённом по краям до почти чёрного цвета, в обрамлении нежно-малиновых орхидей красовались два профиля, склонённых друг к другу, - мужской и женский. Лица были совершенно непрорисованы, зато длинные пряди волос девушки и густой шевелюры мужчины оказались выложены переливающимися кристаллами. Если бы Надю попросили изобразить нежность, она бы не сделала лучше. Панно идеально, до дрожи и замирания сердца, показывало самое начало любви между двумя людьми.
«Почему у этого товарища на картинке прямой нос?» - проскользнула у неё мысль.
- Я… Это… Господи Боже…
Фразы не складывались, рассыпаясь междометиями, руки отказывались подниматься, чтобы принять подарок. Она просто смотрела на пару силуэтов и удерживала непрошенные и совершенно нетипичные для неё слёзы. Сеск осторожно пристроил панно на комоде и протянул Наде ещё один сюрприз, добивший её окончательно. Из трогательно-розовых хризантем какой-то волшебник-флорист сотворил небольшого настоящего милого медвежонка, державшего в лапках ещё один миниатюрный букет из орхидей. Девушке дарили медвежат и раньше, но все они были из меха. До цветочного чуда не додумался никто. Маленькие ушки, глазки, мордочка растрогали её до такой степени, что Надя забыла как, собственно говоря, зовут самого дарителя:
- Ой, Секс… То есть, Сеск…
Она буквально почувствовала, как щёки наливаются предательским румянцем. Это ж надо так оговориться! А Фабрегас усадил хризантемного зверя рядом с панно и, слегка усмехнувшись, сказал:
- Ничего, можешь и так меня звать, если хочется. Даже интересно.
И прежде чем девушка успела ответить нечто вроде «А либидо не треснет?», он легко прикоснулся кончиками пальцев к её щеке и поцеловал. Привычный мир раскололся, разлетаясь во все стороны мириадами ненужных кусочков. Его губы были неожиданно мягкими, теплыми, чувственными. Девушка неосознанно потянулась к нему, прижалась, почувствовала под ладонью вьющиеся волосы, утонула в его запахе. Он целовал не только её губы, её кожу, он прикасался к её душе, сердцу, бьющемуся у самого горла.
«Я люблю его. Боже! Я же люблю его»
Простая истина полоснула безжалостным светом по всем закоулкам сознания. Всё, что она делала в последнее время, было продиктовано только этой ненормальной, неуместной, нелепой любовью. Что принесут ей такие отношения? Ведь она же как никто другой знает, что он чувствует к далёкой, но всё равно близкой Карле. Сеск никогда и ничего не скрывал, у них почти не осталось секретов друг от друга. И он прекрасно знает о её минском парне. Временная интрижка, пока они оба в чужом порту? Почему бы нет?
И как же он невероятно хорошо целуется! Что же он творит в постели, если так целуется?
- Сеск, нет! Хватит!
Надя оттолкнула его, собрав остатки физических и моральных сил.
«Нет, временной интрижки не будет».
Он отпустил её быстро, но удивление в глазах, в разведённых руках, во всей позе лучше всяких слов требовало объяснения.
«Потому что слишком больно»
Девушка схватила выпавшую из рук сумку и буквально пулей выскочила из дверей, пока он не сообразил её остановить. Ведь вряд ли она будет в состоянии отказать второй раз. Она сбежала с крыльца и быстро-быстро зашагала по тёмной улице к остановке автобуса, глотая слёзы и даже не пытаясь их вытереть. Она оставляла за спиной совместные чаепития, прогулки по набережным Темзы, шутки и подколы. Она спасала остатки своего спокойствия, своей гордости, своей внутренней свободы.
«Потому что я слишком его люблю»
Зима 2008 года отживала последние мгновения, февраль заканчивался буквально через полчаса. Плачущая навзрыд девушка шла по тротуару в чужом городе, казавшимся особенно враждебным сегодняшней ночью. Ошарашенный, совершенно не понимающий произошедшего молодой человек сидел на ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж собственного дома, и пытался найти ответ в глазах цветочного медвежонка, забытого на комоде той самой девушкой.
Это было их первое расставание.
Продолжение в комментариях
По просьбе.
Когда-то выкладывала, но лень искать. Поэтому снова.
Естественно, всё выдумки.
осторожно, многа букафф
Продолжение в комментариях
Когда-то выкладывала, но лень искать. Поэтому снова.
Естественно, всё выдумки.
осторожно, многа букафф
Продолжение в комментариях