It might sound like I'm an unapologetic bitch, but sometimes I gotta call it like it is
Эпизод 2. April
Вспышка. Удар. Сполох. Удар. Частое белое сверкание, и все движения превращаются в череду фотоснимков. Удар-удар-удар. Тревожное чувство шевелится под диафрагмой от глухого рокота под ногами. Если прикоснутся к стеклянной стене напротив, то наверняка почувствуешь, как она вибрирует в такт толчкам. Плюс ко всему душно и довольно жарко. И ни один кондиционер здесь не поможет.
«Похоже на преисподнюю. Только VIP-класса, с шампанским урожая 1995 года и персональным обслуживанием. Для особо красиво нагрешивших.»
Надя сидела в вип-кабинете эпицентра ночной жизни Лондона – клуба «Министерство Звука» - и уже два часа на себе испытывала этот самый звук, который упрямо долбился ей в пятую точку сквозь пол и кресло. Кроме того, ей старательно делал глазки Бендтнер, которого она вообще лично первый раз в жизни видела. В ответ на его очередное подмигивание девушка фыркнула и прокляла тот момент, когда согласилась сюда прийти.
Она собиралась провести вечер пятницы так, как они с Сеском обычно его проводили в последнее время. Было тепло и уютно сидеть в его объятиях на диване в зимнем саду под желтеющими лимонами. Девушка никак не могла пресытиться ощущением сказки от того, что чувствовала его всей спиной, и от того, что он периодически зарывался носом в её волосы, прерывая свои рассказы. Ох уж эти его словесные потоки! Надя всегда считала, что переплюнуть её в желании поговорить не сможет никто, однако в лице Сеска ей попался достойный соперник. Он умудрялся не замолкать часами, не делая перерывов даже ради того, чтобы смочить горло, а, если не мог вдруг по какой-то нелепой случайности перебить девушку, начинал со скоростью пулемёта балаболить по-испански. Надя всегда замирала и, смотря ему в рот, всё ждала, когда же он вывихнет язык, произнося такие невероятные звукосочетания. Обходилось без травм.
- Ты специально тренируешься, пока меня нет! – обвиняла она его.
- Ага, на Дьяби приёмы отрабатываю. Ты по-французски попробуй так. Вот он может. Мега-месье.
Любимой темой разговоров на диване был садик, начинавшийся сразу за окнами. Пока он ничего собой не представлял, но Сеск так живописал ей петуньи, пионы, ирисы и прочие можжевельники, будто они уже распустились и краснеют на лужайке. Сначала она отказывалась верить, что он сам ковыряется в цветах, но как-то утром застукала его за трогательной беседой с чем-то, отдалённо напоминавшим пальму. Пальме нравилось, она кивала листьями. Сеск довольно улыбался. Надя хохотала после этого весь день, чуть не сорвав лекцию в университете.
Иногда, правда, чем дальше, тем реже, Надя смотрела на него со стороны, так, словно видела первый раз. В такие моменты её словно ледяной молнией пронзала мысль о нереальности всего происходящего. Этого парня показывают по телевизору, у него берут интервью и печатают в газетах. В интернете целые форумы забиты обсуждением того, как он улыбнулся, куда посмотрел и за что рукой подержался. А ещё построением планов по заползанию в его постель, ну хотя бы на ночь. И никто не может представить, с каким лицом он напряжённо смотрит в экран, когда играет на приставке; как недоверчиво, едва заметно поднимает брови, услышав какую-нибудь выдумку про родной клуб; какими детскими наивными глазами следит за перипетиями событий в «Отчаянных домохозяйках» и периодически надувает губы, когда кто-то обижает его любимую Габриэллу (хотя за это последнее Надя была готова придушить Лангорию). Из мелочей она собирала портрет родного и до замирания сердца любимого Сеска. И он действительно был нежным, мягким, теплым, как солнце и море Каталонии. Когда случайно прикасался к ней в машине по пути к его дому. Когда целовал вечером, начиная с кончика носа и заканчивая…, а впрочем, бывало, что и не заканчивая только поцелуями. Когда обнимал ночью во сне. Но если она натыкалась где-то на трансляцию матча «Арсенала», образ разлетался на кусочки, и она сама не могла понять почему. То же лицо, та же улыбка, но совершенно чужой, сосредоточенный на чём-то своём человек. И Наде казалось, что не было между ними этих месяцев откровений, он далёкая и недоступная «звезда», а она – мечтающая болельщица из Минска.
Она перестала смотреть игры канониров, и этот противный липкий холодок начал забываться.
Взрыв хохота вернул её в бухающую и сверкающую реальность. Сеск потащил её на день рождения Лукаша Фабьянски, и Надя решила не отказываться. Он ведёт её в свою компанию, туда, где все другие тоже будут с девушками. Не значит ли это упрочнение и укрепление её статуса? Ведь наверняка где-то рядом притаилась пара фотографов. Да и интересно уже с его командой познакомится.
Ребята оказались на удивление весёлыми и лёгкими в общении. Уже через минут пятнадцать она поняла, что собрались не все, но и этого количества хватало. Сам Лукаш произвёл на неё впечатление милого, но грустного пса, хотелось приобнять, потрепать за ушком и дать косточку. Косточки не было, пришлось выпить шампанского. Темная по окрасу кожи часть «Арсенала» довольно быстро начала развлекаться сама и веселить всех остальных плясками народов Африки. Причём таким образом танцевали не только всякие выходцы из Того, но и вполне себе французские защитники. Смотрелось органично, и не разберёшь, кто откуда понаехал на Туманный Альбион. Справа в уголке скромно сидел какой-то совсем молодой парень, с которым ушёл ненадолго поговаривать Сеск, да так там и застрял в углу. Никлас тоже, по сути, был не противным, и глазки строил в шутку, просто к текущему моменту у Нади уже невозможно испортилось настроение.
Она сидела одна, напротив флиртующего с ней напропалую парня, а Сеску как будто наплевать. Вот нет её здесь и всё. Если уж так хотелось пообщаться с друзьями, шёл бы один. Да даже Алмунья ей больше внимания уделил, чем он! Вон молодец и очаровашка Тео сидит за ручку со своей подружкой, похожей на старшеклассницу, и никуда не уходит.
Девушка для убедительности ещё раз фыркнула и решительно поднялась. Сидеть и ждать у моря погоды надоело, хоть в бар сходить на экскурсию. Подходя к дверям, надёжно отделявшим виповский кабинет от грохота танцпола, Надя оглянулась на неправильно себя ведущего испанца и вздрогнула. Опять этот чужой человек вместо её Сеска. Она побыстрее шагнула к спасительному выходу и практически впечаталась в кого-то очень высокого, как раз входящего ей на встречу.
- Ох, - выдал неопознанный некто. – Добрый вечер, стремительная леди. Ого! Ну надо же!
Надя подняла голову и обнаружила, что стоит практически вплотную к известному хулигану и даже вероятному насильнику - хотя да, обвинения же не подтвердились, но дыма без огня не бывает и всё такое – Робину Ван Перси. А его последние возгласы адресовались её шикарному декольте, куда голландец и смотрел весьма недвусмысленно. Девушка отодвинулась настолько быстро, насколько могла, пожалев, что у неё нет с собой чадры, чтоб укрыться с головы до ног. Ну или хоть какого-нибудь мешка пострашнее.
- Добрый вечер. Извините, - тоном усталой советской телефонистки ответила она.
- Да ничего. А чего ты так шарахаешься? Я не кусаюсь.
Освобождать проход он не намеревался, но хоть взгляд поднял выше, так что Наде перестало казаться, что она - голая на холодном ветру.
- Так только, яд впрысну и уползу, - само собой вырвалось у девушки прежде, чем она успела остановить собственный язык.
Какие-то мгновения она со страхом ждала реакции Ван Перси, отчего-то пребывая в твёрдой уверенности, что реакция эта очень хорошо откинет её к стенке. Но он усмехнулся и заметил:
- Молодец! Ты – девушка Фабрегаса. Он говорил, что ты сначала скажешь, а потом подумаешь, но, по-моему, всё совсем наоборот. А куда ты?
- В бар.
Испуг прошёл, вернулась злость. Этот испанский мачо ещё и рассказывает про неё всякое. Ну ладно, доберутся домой, она уж ему не даст по-испански трепаться.
- А что там? – не отставал голландец.
- Пить хочу! Умру сейчас от жажды.
Ван Перси окинул взглядом стол за её спиной, уставленный бутылками и бокалами разных калибров, и многозначительно кивнул:
- Ну, если пить захотелось, то да. Не задерживаю.
Он действительно уступил, наконец-то, дорогу, и девушка смогла продолжить своё «сошествие» в танцевальный ад. Бар располагался прямо под их кабинетом, Надя протиснулась к стойке, взобралась на высокий стул, кое-как жестами объяснила бармену, чего хочет – докричаться сквозь оглушительный грохот не смог бы никто – и уткнулась в полученный коктейль.
Люди, много людей, разных: красивых и не очень, весёлых, угрюмых, взбудораженных. Они толкаются вокруг, перемешиваются под звук колонок, как густой суп в огромной кастрюле. Все вместе и всё равно каждый сам по себе. Надя нигде ещё не чувствовала себя такой отделённой от других, как сейчас в битком набитом клубе. Музыка встаёт стеной, и девушка не слышит окружающих, свет бьёт в глаза, и она их практически не видит. Рукотворная, добровольная одиночная камера. Что она вообще здесь делает? Это же не её мир, не её любимое времяпрепровождение.
То, что она очутилась на улице, девушка поняла только тогда, когда внезапно стало очень тихо, будто ваты в уши набили. Снаружи тоже толкались желающие повеселиться, но даже самый громкий смех казался блаженным беззвучием. Что-то покатилось вниз по щеке. Надя вытерла это нечто ладошкой. Дождь? Ну конечно же, типичный английский дождь. Не она же плачет, это дождь.
Она шагнула к краю тротуара, взмахнула рукой, чёрное такси тут же выехало ей навстречу из-под железнодорожной эстакады. Извозчики всех столиц мира знают, где поджидать клиентов. Ключ от квартиры впился в пальцы неожиданно больно. Да, вернуться на Леман-стрит, закинуть подальше это дурацкое короткое платье, из которого всё вываливается, встать под душ, смыть с себя этот клуб, этот вечер, эту обжигающую собственную ненужность. Он взялась за холодную дверцу машины.
- Эсперанса!
Крепкий захват выше локтя, его пальцы соскользнули в ложбинку над суставом, нажали на нерв, и рука мгновенно онемела. Противное ощущение, почти тошнотворное, девушка с силой сжала зубы.
- Ну ты что? Хочешь уйти, почему меня не позвала? Эсперанса, ты плачешь что ли? Что случилось?
У него такая смешная майка. Ему никто не говорил, что идти в ритмы хаус-музыки в рокерской атрибутике немножко странно? Почему-то в голову лезут совершенно неуместные мысли. Идёт дождь, а он в одной майке. Сейчас простудится. Надо ему сказать, чтобы пошёл обратно в помещение.
- Посмотри на меня.
Девушка с трудом сглотнула застрявший в горле комок, шмыгнула носом – неужели она всё-таки плачет? – и подняла на него глаза, молясь что есть силы о том, чтобы перед ней не оказался отстраненный чужак.
Взволнованный родной взгляд.
- Давай вернёмся, Эсперанса, - он просил, и так хотелось согласится. – Ещё немножко посидим с ребятами и поедем домой.
С ребятами. Это для него они ребята, а для неё совершенно незнакомые мужики. Да она терпеть не может дискотеки, от них голова начинает трещать так, будто пил неделю не просыхая. Она уже провоняла этим запахом табачного дыма, алкоголя и чужого пота. Домой. К нему? Ей там даже переодеться не во что будет. Она уже много ночей провела под его крышей, а у неё до сих пор нет в его доме не то что тапочек – зубной щётки. Сеск о таких мелочах и не думает вообще. Он, может, вообще о ней не думает? Есть рядом и ладно.
- Пойдём, - лёгкая добрая детская улыбка, от которой едва ли не ямочки на щеках появляются. – Дождь, холодно. Заболеем ещё на пару. Пойдём.
- Ты меня любишь?
Чёрвячок, копошившийся в её душе весь месяц, прошедший с их первого раза, прогрыз себе дорогу. Они были вместе, сидели на диване, обнимались и целовались, как подростки, в машине, он делал ей подарки, заботился как никто, пока она оставалась рядом. И ни разу он не сказал ей, что любит, ни на одном языке. Надя знала, что судить надо не по словам, а по делам. Со случайными любовницами не возятся так долго. Но почему-то судорожно хотелось услышать три простых слова. Или два, если по-испански.
Локти оказались свободными сразу же после того, как в воздухе исчез последний звук её вопроса. Лицо Сеска исказилось, будто она его ударила и, судя по обиде в глазах, ударила исподтишка. Девушке захотелось выкрикнуть ему в лицо: «Ну же! Я же знаю, что любишь. Скажи!» Кровь билась в виски с грохотом ничуть не меньшим, чем ритм внутри клуба, руки затряслись от совершенно больного желания вырвать из него заветное признание. Не может же мужчина быть настолько нерешительным! Ладно, сам первый не хочет говорить и падать на колени, боится, что она сразу же повиснет на нём и присосётся как пиявка. Но на прямой вопрос ответить легче. Давай, что ты смотришь, просто произнеси, это же так просто!
- Тебя такси ждёт.
Шаг назад, и Сеск уже на тротуаре, приподнял плечи и спрятал руки в карманы джинсов в попытке согреться. С треском ломается и осыпается мостик между ними, Надя почти видела крушение чего-то эфемерного, воздушного и неуловимого, обычно называемого доверием.
- Сеск…
- Холодно. Я пойду. И ты не стой, на самом деле заболеешь.
Не верится, что так просто можно развернуться и уйти. Оказывается, можно. И небеса не разверзнутся, и Земля не остановится, и даже молния не сверкнёт. Хотя гром вроде как раздался. Нет, не гром, это поезд по эстакаде прошёл буднично и равнодушно.
- Мисс! Вы едете?
Таксисту надоело ждать, так же, как и ей, и он решил её поторопить, так же, как и она Сеска. Разница вся в том, что таксисту от её отказа плохо не станет, желающих полно. А когда их много, создаётся иллюзия независимости от каждого конкретно. Не хочешь? Ну и Бог с тобой. Свет клином не сошёлся.
- Да, еду.
В салоне дождя не было, но щёки всё равно оставались мокрыми.
Как же ей теперь этот клин из себя выбить?
Вспышка. Удар. Сполох. Удар. Частое белое сверкание, и все движения превращаются в череду фотоснимков. Удар-удар-удар. Тревожное чувство шевелится под диафрагмой от глухого рокота под ногами. Если прикоснутся к стеклянной стене напротив, то наверняка почувствуешь, как она вибрирует в такт толчкам. Плюс ко всему душно и довольно жарко. И ни один кондиционер здесь не поможет.
«Похоже на преисподнюю. Только VIP-класса, с шампанским урожая 1995 года и персональным обслуживанием. Для особо красиво нагрешивших.»
Надя сидела в вип-кабинете эпицентра ночной жизни Лондона – клуба «Министерство Звука» - и уже два часа на себе испытывала этот самый звук, который упрямо долбился ей в пятую точку сквозь пол и кресло. Кроме того, ей старательно делал глазки Бендтнер, которого она вообще лично первый раз в жизни видела. В ответ на его очередное подмигивание девушка фыркнула и прокляла тот момент, когда согласилась сюда прийти.
Она собиралась провести вечер пятницы так, как они с Сеском обычно его проводили в последнее время. Было тепло и уютно сидеть в его объятиях на диване в зимнем саду под желтеющими лимонами. Девушка никак не могла пресытиться ощущением сказки от того, что чувствовала его всей спиной, и от того, что он периодически зарывался носом в её волосы, прерывая свои рассказы. Ох уж эти его словесные потоки! Надя всегда считала, что переплюнуть её в желании поговорить не сможет никто, однако в лице Сеска ей попался достойный соперник. Он умудрялся не замолкать часами, не делая перерывов даже ради того, чтобы смочить горло, а, если не мог вдруг по какой-то нелепой случайности перебить девушку, начинал со скоростью пулемёта балаболить по-испански. Надя всегда замирала и, смотря ему в рот, всё ждала, когда же он вывихнет язык, произнося такие невероятные звукосочетания. Обходилось без травм.
- Ты специально тренируешься, пока меня нет! – обвиняла она его.
- Ага, на Дьяби приёмы отрабатываю. Ты по-французски попробуй так. Вот он может. Мега-месье.
Любимой темой разговоров на диване был садик, начинавшийся сразу за окнами. Пока он ничего собой не представлял, но Сеск так живописал ей петуньи, пионы, ирисы и прочие можжевельники, будто они уже распустились и краснеют на лужайке. Сначала она отказывалась верить, что он сам ковыряется в цветах, но как-то утром застукала его за трогательной беседой с чем-то, отдалённо напоминавшим пальму. Пальме нравилось, она кивала листьями. Сеск довольно улыбался. Надя хохотала после этого весь день, чуть не сорвав лекцию в университете.
Иногда, правда, чем дальше, тем реже, Надя смотрела на него со стороны, так, словно видела первый раз. В такие моменты её словно ледяной молнией пронзала мысль о нереальности всего происходящего. Этого парня показывают по телевизору, у него берут интервью и печатают в газетах. В интернете целые форумы забиты обсуждением того, как он улыбнулся, куда посмотрел и за что рукой подержался. А ещё построением планов по заползанию в его постель, ну хотя бы на ночь. И никто не может представить, с каким лицом он напряжённо смотрит в экран, когда играет на приставке; как недоверчиво, едва заметно поднимает брови, услышав какую-нибудь выдумку про родной клуб; какими детскими наивными глазами следит за перипетиями событий в «Отчаянных домохозяйках» и периодически надувает губы, когда кто-то обижает его любимую Габриэллу (хотя за это последнее Надя была готова придушить Лангорию). Из мелочей она собирала портрет родного и до замирания сердца любимого Сеска. И он действительно был нежным, мягким, теплым, как солнце и море Каталонии. Когда случайно прикасался к ней в машине по пути к его дому. Когда целовал вечером, начиная с кончика носа и заканчивая…, а впрочем, бывало, что и не заканчивая только поцелуями. Когда обнимал ночью во сне. Но если она натыкалась где-то на трансляцию матча «Арсенала», образ разлетался на кусочки, и она сама не могла понять почему. То же лицо, та же улыбка, но совершенно чужой, сосредоточенный на чём-то своём человек. И Наде казалось, что не было между ними этих месяцев откровений, он далёкая и недоступная «звезда», а она – мечтающая болельщица из Минска.
Она перестала смотреть игры канониров, и этот противный липкий холодок начал забываться.
Взрыв хохота вернул её в бухающую и сверкающую реальность. Сеск потащил её на день рождения Лукаша Фабьянски, и Надя решила не отказываться. Он ведёт её в свою компанию, туда, где все другие тоже будут с девушками. Не значит ли это упрочнение и укрепление её статуса? Ведь наверняка где-то рядом притаилась пара фотографов. Да и интересно уже с его командой познакомится.
Ребята оказались на удивление весёлыми и лёгкими в общении. Уже через минут пятнадцать она поняла, что собрались не все, но и этого количества хватало. Сам Лукаш произвёл на неё впечатление милого, но грустного пса, хотелось приобнять, потрепать за ушком и дать косточку. Косточки не было, пришлось выпить шампанского. Темная по окрасу кожи часть «Арсенала» довольно быстро начала развлекаться сама и веселить всех остальных плясками народов Африки. Причём таким образом танцевали не только всякие выходцы из Того, но и вполне себе французские защитники. Смотрелось органично, и не разберёшь, кто откуда понаехал на Туманный Альбион. Справа в уголке скромно сидел какой-то совсем молодой парень, с которым ушёл ненадолго поговаривать Сеск, да так там и застрял в углу. Никлас тоже, по сути, был не противным, и глазки строил в шутку, просто к текущему моменту у Нади уже невозможно испортилось настроение.
Она сидела одна, напротив флиртующего с ней напропалую парня, а Сеску как будто наплевать. Вот нет её здесь и всё. Если уж так хотелось пообщаться с друзьями, шёл бы один. Да даже Алмунья ей больше внимания уделил, чем он! Вон молодец и очаровашка Тео сидит за ручку со своей подружкой, похожей на старшеклассницу, и никуда не уходит.
Девушка для убедительности ещё раз фыркнула и решительно поднялась. Сидеть и ждать у моря погоды надоело, хоть в бар сходить на экскурсию. Подходя к дверям, надёжно отделявшим виповский кабинет от грохота танцпола, Надя оглянулась на неправильно себя ведущего испанца и вздрогнула. Опять этот чужой человек вместо её Сеска. Она побыстрее шагнула к спасительному выходу и практически впечаталась в кого-то очень высокого, как раз входящего ей на встречу.
- Ох, - выдал неопознанный некто. – Добрый вечер, стремительная леди. Ого! Ну надо же!
Надя подняла голову и обнаружила, что стоит практически вплотную к известному хулигану и даже вероятному насильнику - хотя да, обвинения же не подтвердились, но дыма без огня не бывает и всё такое – Робину Ван Перси. А его последние возгласы адресовались её шикарному декольте, куда голландец и смотрел весьма недвусмысленно. Девушка отодвинулась настолько быстро, насколько могла, пожалев, что у неё нет с собой чадры, чтоб укрыться с головы до ног. Ну или хоть какого-нибудь мешка пострашнее.
- Добрый вечер. Извините, - тоном усталой советской телефонистки ответила она.
- Да ничего. А чего ты так шарахаешься? Я не кусаюсь.
Освобождать проход он не намеревался, но хоть взгляд поднял выше, так что Наде перестало казаться, что она - голая на холодном ветру.
- Так только, яд впрысну и уползу, - само собой вырвалось у девушки прежде, чем она успела остановить собственный язык.
Какие-то мгновения она со страхом ждала реакции Ван Перси, отчего-то пребывая в твёрдой уверенности, что реакция эта очень хорошо откинет её к стенке. Но он усмехнулся и заметил:
- Молодец! Ты – девушка Фабрегаса. Он говорил, что ты сначала скажешь, а потом подумаешь, но, по-моему, всё совсем наоборот. А куда ты?
- В бар.
Испуг прошёл, вернулась злость. Этот испанский мачо ещё и рассказывает про неё всякое. Ну ладно, доберутся домой, она уж ему не даст по-испански трепаться.
- А что там? – не отставал голландец.
- Пить хочу! Умру сейчас от жажды.
Ван Перси окинул взглядом стол за её спиной, уставленный бутылками и бокалами разных калибров, и многозначительно кивнул:
- Ну, если пить захотелось, то да. Не задерживаю.
Он действительно уступил, наконец-то, дорогу, и девушка смогла продолжить своё «сошествие» в танцевальный ад. Бар располагался прямо под их кабинетом, Надя протиснулась к стойке, взобралась на высокий стул, кое-как жестами объяснила бармену, чего хочет – докричаться сквозь оглушительный грохот не смог бы никто – и уткнулась в полученный коктейль.
Люди, много людей, разных: красивых и не очень, весёлых, угрюмых, взбудораженных. Они толкаются вокруг, перемешиваются под звук колонок, как густой суп в огромной кастрюле. Все вместе и всё равно каждый сам по себе. Надя нигде ещё не чувствовала себя такой отделённой от других, как сейчас в битком набитом клубе. Музыка встаёт стеной, и девушка не слышит окружающих, свет бьёт в глаза, и она их практически не видит. Рукотворная, добровольная одиночная камера. Что она вообще здесь делает? Это же не её мир, не её любимое времяпрепровождение.
То, что она очутилась на улице, девушка поняла только тогда, когда внезапно стало очень тихо, будто ваты в уши набили. Снаружи тоже толкались желающие повеселиться, но даже самый громкий смех казался блаженным беззвучием. Что-то покатилось вниз по щеке. Надя вытерла это нечто ладошкой. Дождь? Ну конечно же, типичный английский дождь. Не она же плачет, это дождь.
Она шагнула к краю тротуара, взмахнула рукой, чёрное такси тут же выехало ей навстречу из-под железнодорожной эстакады. Извозчики всех столиц мира знают, где поджидать клиентов. Ключ от квартиры впился в пальцы неожиданно больно. Да, вернуться на Леман-стрит, закинуть подальше это дурацкое короткое платье, из которого всё вываливается, встать под душ, смыть с себя этот клуб, этот вечер, эту обжигающую собственную ненужность. Он взялась за холодную дверцу машины.
- Эсперанса!
Крепкий захват выше локтя, его пальцы соскользнули в ложбинку над суставом, нажали на нерв, и рука мгновенно онемела. Противное ощущение, почти тошнотворное, девушка с силой сжала зубы.
- Ну ты что? Хочешь уйти, почему меня не позвала? Эсперанса, ты плачешь что ли? Что случилось?
У него такая смешная майка. Ему никто не говорил, что идти в ритмы хаус-музыки в рокерской атрибутике немножко странно? Почему-то в голову лезут совершенно неуместные мысли. Идёт дождь, а он в одной майке. Сейчас простудится. Надо ему сказать, чтобы пошёл обратно в помещение.
- Посмотри на меня.
Девушка с трудом сглотнула застрявший в горле комок, шмыгнула носом – неужели она всё-таки плачет? – и подняла на него глаза, молясь что есть силы о том, чтобы перед ней не оказался отстраненный чужак.
Взволнованный родной взгляд.
- Давай вернёмся, Эсперанса, - он просил, и так хотелось согласится. – Ещё немножко посидим с ребятами и поедем домой.
С ребятами. Это для него они ребята, а для неё совершенно незнакомые мужики. Да она терпеть не может дискотеки, от них голова начинает трещать так, будто пил неделю не просыхая. Она уже провоняла этим запахом табачного дыма, алкоголя и чужого пота. Домой. К нему? Ей там даже переодеться не во что будет. Она уже много ночей провела под его крышей, а у неё до сих пор нет в его доме не то что тапочек – зубной щётки. Сеск о таких мелочах и не думает вообще. Он, может, вообще о ней не думает? Есть рядом и ладно.
- Пойдём, - лёгкая добрая детская улыбка, от которой едва ли не ямочки на щеках появляются. – Дождь, холодно. Заболеем ещё на пару. Пойдём.
- Ты меня любишь?
Чёрвячок, копошившийся в её душе весь месяц, прошедший с их первого раза, прогрыз себе дорогу. Они были вместе, сидели на диване, обнимались и целовались, как подростки, в машине, он делал ей подарки, заботился как никто, пока она оставалась рядом. И ни разу он не сказал ей, что любит, ни на одном языке. Надя знала, что судить надо не по словам, а по делам. Со случайными любовницами не возятся так долго. Но почему-то судорожно хотелось услышать три простых слова. Или два, если по-испански.
Локти оказались свободными сразу же после того, как в воздухе исчез последний звук её вопроса. Лицо Сеска исказилось, будто она его ударила и, судя по обиде в глазах, ударила исподтишка. Девушке захотелось выкрикнуть ему в лицо: «Ну же! Я же знаю, что любишь. Скажи!» Кровь билась в виски с грохотом ничуть не меньшим, чем ритм внутри клуба, руки затряслись от совершенно больного желания вырвать из него заветное признание. Не может же мужчина быть настолько нерешительным! Ладно, сам первый не хочет говорить и падать на колени, боится, что она сразу же повиснет на нём и присосётся как пиявка. Но на прямой вопрос ответить легче. Давай, что ты смотришь, просто произнеси, это же так просто!
- Тебя такси ждёт.
Шаг назад, и Сеск уже на тротуаре, приподнял плечи и спрятал руки в карманы джинсов в попытке согреться. С треском ломается и осыпается мостик между ними, Надя почти видела крушение чего-то эфемерного, воздушного и неуловимого, обычно называемого доверием.
- Сеск…
- Холодно. Я пойду. И ты не стой, на самом деле заболеешь.
Не верится, что так просто можно развернуться и уйти. Оказывается, можно. И небеса не разверзнутся, и Земля не остановится, и даже молния не сверкнёт. Хотя гром вроде как раздался. Нет, не гром, это поезд по эстакаде прошёл буднично и равнодушно.
- Мисс! Вы едете?
Таксисту надоело ждать, так же, как и ей, и он решил её поторопить, так же, как и она Сеска. Разница вся в том, что таксисту от её отказа плохо не станет, желающих полно. А когда их много, создаётся иллюзия независимости от каждого конкретно. Не хочешь? Ну и Бог с тобой. Свет клином не сошёлся.
- Да, еду.
В салоне дождя не было, но щёки всё равно оставались мокрыми.
Как же ей теперь этот клин из себя выбить?